вопросы ме-е-е-едленно, чтоб ты успел подлечиться.
Скрипка виновато развёл руками, словно показывая, что от него, собственно, ничего не зависит.
Лена постояла немножко, слушая тишину, и, делать нечего, отправилась «на свидание» с Карским в гордом одиночестве.
Похоже, Станислав Петрович ждал её и даже репетировал, как поведёт себя при появлении московской девицы.
Сегодня он решил всяко проявлять уважительность, предупредительность и корректность, но не надо было быть экстрасенсом, чтобы почувствовать всю глубину фальши, которой пропитался сам воздух кабинета. Вот ещё одна такая сладенькая улыбка, и можно с уверенностью сказать, что майор Карский лебезит перед дорогой гостьей, уважаемой коллегой, умницей, красавицей… осталось только вспомнить спортсменку и комсомолку.
Марченко гипнотизировала блокнот и ручку, с которыми пришла в кабинет Карского. За прошедшие полчаса она едва ли сказала что-то кроме «да», «нет», «не знаю», «не думаю».
А, нет, говорила. Спрашивала, вот как сейчас:
— Что ещё?
И после этого нехитрого вопроса майор утекал в такие дебри словоблудия, что Лена переставала следить за тем, что он говорит, и продолжала обдумывать стратегию и тактику.
Ей казалось очень важным провести следственный эксперимент на месте убийства. И чтобы присутствовали все те, кто был там два года назад.
— …и я так приятно удивлён тем, что вы в столь юном возрасте оказались способны на столь профессиональный подход к делу. Надеюсь, что вчера вы смогли составить полную картину о том, что случилось у нас тут, хе-хе, всё-таки подростки…
— Романову было двадцать, — хладнокровно поправила Елена, и майор даже на миг умолк, так его удивил внезапный отклик собеседницы. — Двадцать — это уже, извините, не подросток.
— Ну хорошо-хорошо, не подросток, молодой, очень уж молодой человек, согласитесь, где пятнадцать, там и двадцать, хе-хе, да и двадцать восемь недалеко ушли, верно?
В лице Лены не дрогнул ни один мускул.
Примерно такого пассажа она и ожидала от Станислава Петровича.
Как-то неизящно, грубо, прямолинейно намекал он на то, что у Елены Валерьевны нос не дорос ещё, чтобы совать туда, куда не следует.
— Разницы-то… Незрелость, максимализм, вот узнал, что она ему изменяла, например, и из ревности застрелил, а…
Карский сглотнул, и Лена не упустила момент, подхватила ровным, бесцветным голосом:
— …потом понял, что совершил непоправимое и застрелился сам от безысходности.
Майор умолк надолго. А ведь Марченко всего лишь повторила то, что говорили он сам и его подчинённые. Вчера. Весь день. Все как один. Как по писаному.
Чем дольше глава РОВД молчал, тем заметнее становилось, что он нервничает. Карский перекладывал с места на место пустую папку для бумаг. Переставлял карандашницу-ёжика. Перетыкал в ней ручки и линейки.
Лена держала паузу и начинала даже гордиться собой: если б она пошла в театральное, у неё были бы все шансы стать великой актрисой! Ну ничего, никто не мешает представить, что на самом деле Елена сейчас сидит в декорациях на сцене, а зал полон восторженных зрителей. Вот, сейчас они, затаив дыхание, наблюдают за нагнетанием обстановки.
Каждой секундой молчания майор сам себя всё больше накручивал. Наконец, накрутил, вскочил, с грохотом отодвигая стул, и, забыв, что только что нежно пел дифирамбы Лене, громко и резко постановил:
— В общем, я считаю дальнейшие следственные процедуры пустой тратой времени!
Марченко и бровью не повела.
Зрители в зале начали было аплодировать, но поняли, что действие ещё не завершено.
Елена подождала немного, поняла, что больше Карский ничего не намерен добавлять к своему вердикту, и спокойно и вежливо сообщила:
— В данный момент вопросы о целесообразности продолжения или прекращения следствия решаю я как полноправный представитель Следственного Комитета Российской Федерации. То, что я нахожусь здесь, ещё не означает, что вы не справляетесь со своими обязанностями. Но. Не устану вам повторять. Вы обязаны оказывать содействие проводимому мной расследованию. Завтра я буду проводить следственный эксперимент в загородном доме Романовых и прошу вас довести до сведения тех, кто участвовал в деле два года назад, что им следует прибыть на место проведения эксперимента к одиннадцати часам утра. Вам желательно тоже.
Карский потеребил воротничок, словно тот внезапно стал ему тесен и мешал дышать.
Елена молчала. Он тоже.
— Молчание — знак согласия, — усмехнулась Лена. — Хотя я предпочла бы от вас боле живую реакцию. Засим вынуждена откланяться…
Она улыбнулась как можно более мило и процокала каблучками по направлению к выходу. Уже повернула ручку и готовилась потянуть дверь на себя, когда внезапно вспомнила:
— Ах, да! Попросите, пожалуйста, чтобы мне передали контактные телефоны и домашний адрес семьи Романовых. Мне нужно с ними переговорить насчёт завтрашнего мероприятия.
Карский захрипел и кивнул.
Лена вышла под мысленные аплодисменты существующих только в её воображении зрителей, которые просмотрели спектакль «Столичная штучка дрессирует стареющего майора».
Впрочем, надо быть осторожнее в дрессуре. Вдруг его всё же хватит инфаркт, вон как покраснел…
Владимир Фёдорович, отец Дмитрия Романова, вышел встречать Лену на остановку. Она поначалу отказывалась от такого повышенного внимания, но, когда провожатый продемонстрировал ей систему (а вернее, полное отсутствие оной) в нумерации домов, и оказалось, что нужный тридцать пятый дом находится позади семьдесят восьмого, но его окружает двухметровый забор, обходить который нужно не по асфальтовой дорожке, казалось бы, единственно верному пути, а по выбитым до синевы кочкам среди травы… Елена не уставала благодарить Владимира Фёдоровича, что он не поленился встретить гостью.
— Да там та дорожка упрётся в такой же забор, тут хотели точечную застройку делать, заборы поставили, даже материал свозить начали, а потом началось — кризис, перестановки наверху…
— И эту стройку свернули?
— И эту, и многие другие.
— Но вам, наверно, даже радоваться нужно, вместо стройки — детская площадка?
— Где? Тут? Тут место выгула собак и ночёвок пропоиц.
— А где же дети гуляют?
— Да по ту сторону, — неопределённо махнул рукой мужчина и резко помрачнел:
— Мы там с Димой гуляли. А Сташины с Олей. Там… — он придержал шаг, прищурился, отвернулся. — Там они друг друга в первый раз и увидели. Они в песочнице играли. Дима стукнул Олю совочком, а она надела ему на голову ведёрко. Кто же мог знать, кто мог знать…
Лене стало не по себе.
Она понимала, что надо бы что-то сказать, какие-то слова утешения, ободрения, поддержки, но все они скомканным наждаком крутились в горле. Даже классическое, общепринятое «мои соболезнования» казалось донельзя глупым и фальшивым.
— Я… — Марченко заговорила и не узнала своего голоса. — Я сделаю всё, слышите, всё, что в моих силах. Я… не одна здесь, у меня есть надежда. Он…
Мысли путались, слова не желали укладываться во внятные фразы.
— Я не одна здесь. Вы же обратились в «Отдел «Т.О.Р.», со мной приехал консультант, то есть,
