— Послушай, давай не будем к этому возвращаться! Я тебе уже сказал, что он не лучше, не хуже кого-либо другого. Не ангел — в этом я с тобой согласен, но меня удивляет, почему ты систематически пытаешься его очернить? Что он тебе такого сделал?
Она не смела смотреть ему прямо в лицо.
— Ничего. Но я боюсь того, что он может сделать тебе.
— Спасибо, но я достаточно взрослый, чтобы самому постоять за себя.
Ее передернуло.
— Это ты так видишь будущее нашей семьи? Каждый за себя?
— Скажем, не я ставил под сомнение твои способности!
— Я ничего не ставлю под сомнение, я… я беспокоюсь!
— Но, Боже мой, о чем? Ведь я говорю тебе, что владею ситуацией!
Это был первый случай за десять лет, когда они по-настоящему ссорились. Потрясенная молодая женщина не знала, как предупредить его об опасности, не причинив ему еще больших страданий. Она сомневалась, что у него будет когда-либо достаточно доверия к ней, чтобы вот так просто поверить ей. Но она ему никогда не рассказывала о своих прошлых или нынешних проблемах, наверное, под действием природной стыдливости, которая всегда была ей свойственна. Она так старалась выглядеть для него в ином свете, нежели представляла собой ее глубинная сущность, что он не понял бы, как это она так полностью переменилась за несколько дней…
Вместе с тем она, уже, правда, безо всякой надежды, хотела поговорить с ним, чтобы он почувствовал ее растерянность, вновь опереться о его плечо, но как приступить к этому, не ранив его?
— Брюс, умоляю тебя! Да не Стефена ты должен защищать, а нас!
— Я подозреваю, что если кто-нибудь из нас и переутомился, — холодно заявил он, — так это скорее всего ты. Можно сказать, что ты теряешь свое хладнокровие!
Она широко раскрыла глаза: нет, это не ее муж только что разговаривал подобным образом, но какой-то враждебный незнакомец.
Подавляя рыдания, которые наполняли все ее существо, она выскочила, хлопнув дверью, — скорее нечаянно, чем нарочно, — взбежала по лестнице, прыгая через ступеньки, и закрылась в комнате для гостей, где и провела всю ночь.
Это утро, когда она проснулась, было самым печальным в ее жизни. Впрочем, погода была предгрозовой — серо и тягостно, под стать ее настроению. У нее не было желания встречаться с Брюсом на кухне, поэтому она решила оставаться в постели до его ухода. Только Бобби, совсем еще заспанный, напомнил ей о времени.
— Почему ты не спишь в своей комнате? — сразу же спросил он.
— Потому что мне захотелось попробовать эту кровать.
Ребенок казался удивленным таким неожиданным ответом, но не дал себя легко увести от того, что его действительно занимало.
— А почему ты не пробуешь ее вместе с папой?
Она взяла его на руки.
— Папе нужно было выспаться, — сказала она. — Поэтому я пришла попробовать ее одна.
— Ты не спала?
— Спала. И очень хорошо.
— Надо было рассказать об этом папе. Он ушел, не дождавшись твоего ответа.
— Папа ушел?
— О да! Уже по крайней мере с час!
Часы показывали половину восьмого. Если дети не собирались опаздывать, то ей надо было поторопиться приготовить им завтрак. Она спустилась на кухню, которую нашла в безупречном порядке: Брюс даже не выпил своей обычной чашки кофе.
Значит, он исчез как можно быстрее, естественно, крайне взвинченный вчерашней сценой.
Молодая женщина присела на стул в полном недоумении. Ну что с ними случилось, с ними обоими? Неужели было достаточно одного не подкрепленного фактами подозрения, чтобы поколебать их супружескую жизнь? Она решительно не могла позволить вот так разбить их отношения, не испытав всех средств до последнего, чтобы их восстановить.
Она потратит столько времени, сколько нужно, чтобы подготовиться к тому, что ей надо было сказать, но поговорит с Брюсом. В том положении, в котором они оказались, было лучше все что угодно, лишь бы не это подозрительное молчание, неотвратимо разъединявшее их.
Почувствовав уверенность после такого решения, она приготовила еду для детей, которую на этот раз разделила вместе с ними.
Отведя Нэнси в школу, она принялась размышлять над тем, как лучше представить свои откровения Брюсу. Если она действительно хотела, чтобы ее поняли, надо было бы начать с самого начала, когда молодой наивной студенткой она позволила обаянию богатого молодого человека ослепить себя. По сути в ее истории со Стефеном не было ничего экстраординарного, так что она невольно спрашивала себя, отчего она ни разу не упомянула об этом при Брюсе.
Может быть, это было связано с тем, что та, старая рана плохо зарубцевалась, и она пыталась забыться, заглушая свою боль, вместо того чтобы дать времени притупить ее? Желая уж слишком забыться, она таким образом пришла к тому, что полностью забросила себя вплоть до того, что больше и не притрагивалась к кисти, и это она-то, которой все ее окружение пророчило столь блестящее творческое будущее. Она захотела стать другой, подавить в себе свое прошлое, вместо того чтобы извлечь из него для себя урок.
В удрученном состоянии она остановилась перед своим магазинчиком. Как объяснить мужу, что она обожает его, но до настоящего момента не была сама собой?
Отныне Стефен был исключен из ее переживаний, он послужил лишь пробным камнем, так что не составило бы труда убедить Брюса в том, что Фицджеральд относится лишь к разряду ошибок молодости.
Однако действительность оказалась куда более мучительно тягостной: она создала из себя некий образ, который знали ее дети и муж, а сама была не в силах бесконечно оставаться в нем. И как на месте Брюса не прийти к выводу, что она точно так же делала вид, будто любит его?
«Но это была ложь!» — страстно кричал внутренний голос. Она любила Брюса, любила своих детей. Она держалась за них больше, чем за все остальное, но разве нельзя было их любить, снова став самой собой?
Она машинально открыла магазин и переоделась, не обращая ни на что внимания. Так же совершенно механически поставила кипятиться воду для чая.
Она доставала чашки, когда вошла Кэтлин.
— Здравствуй, уважаемая моя! — сказала та, целуя ее в лоб. — Ты читала сегодняшнюю газету?
— Нет еще, — пробормотала Черил. — Что там пишут такого сверхъестественного?
— Посмотри.
Она с победоносным видом развернула внутреннюю газетную страницу, где красовался портрет Стефена в полный рост.
Первой реакцией Черил было то, что она, как обычно, нашла его красивым, но бессодержательным. Как могла она хоть на секунду сравнить его с Брюсом, буквально излучавшим спокойную уверенность?
— Не хочешь мне почитать? — спросила она шотландку. — А я пока займусь чаем.
Поскольку подруга не оставила бы ее в покое, не прокомментировав статью во всех подробностях, то таким способом Черил надеялась выиграть для себя немного времени.
— Я этого и ожидала, — начала Кэтлин, — он выдвигает официальное опровержение всех обвинений в свой адрес и, в частности, в том, что он бросил свою семью.
Черил навострила уши.
— Вот как? И как же он это делает? Он все же не станет утверждать, что никогда не был женат!
— Успокойся, все, что он описывает, выглядит весьма правдоподобно.
Речь шла об эксклюзивном интервью, в ходе которого он вспоминал «первый и последний раз» о
