усматривать в этом жесте искреннюю доброту человека, который мог позволить себе полностью довериться своей жене.
С глазами полными слез она присела на диван.
— О Брюс! — тихонько проговорила она. — Я не смела тебе об этом говорить, я так боялась тебя расстраивать из-за этих пустяков.
Он сел рядом с ней и обнял за плечи.
— Действительно, пустяки, теперь я это знаю. Но должен тебе признаться, что в какой-то момент мне стало страшно.
Она почувствовала, как забилось ее сердце.
— Почему? — спросила она.
— За тебя, за нас, когда Бобби рассказал мне, что однажды вечером видел, как ты отъезжала в белом «ягуаре». Тогда я и задал себе вопрос, что же с нами происходит.
Она прижалась к нему.
— С нами вовсе ничего не происходило, просто я считала себя очень сильной и хитрее всех на свете. И я, не пожелав обижать Стефена своим резким отказом поужинать с ним, потом оскорбила его еще больше.
— Ты его только очень сильно огорчила.
Она раздраженно махнула рукой.
— Это меньше всего меня заботит! Ну а тебе он не пытался вставлять палки в колеса?
— Ты же знаешь, это не товарищ, просто клиент. Он играл, он проиграл, вот и все.
Она положила голову ему на плечо, и они еще долго оставались так, храня молчание. Вдруг Черил распрямилась, чтобы задать вопрос:
— А давно он рассказал тебе эту историю?
— Недавно.
— Значит, все это время ты… не знал, что и подумать?
Он, улыбаясь, сжал ее руку.
— Я все понял с того момента, когда ты вернулась ко мне. Я действительно спрашивал себя, до чего мы дошли, боялся задавать тебе вопросы из страха пойти ложным путем, а потом однажды вечером ты пришла ко мне, исполненная этой чудесной нежности, и тогда я понял, что был не прав. На следующий же день я спросил у Стефена, что тогда произошло.
— Ты это сделал?
— Мне нечего было больше опасаться его ответа.
— Он мог бы разозлиться.
— Он же, напротив, начал с того, что рассмеялся, сказав мне, что я счастливчик, так как женился на прекрасной светской женщине, которая не уступает самым опытным сердцеедам и выглядит белой вороной в той среде, в которой живет.
— Он очень любезен, но мне ни за что не нужно было соглашаться на этот ужин.
— Ты же не могла предположить, что он дойдет до подобных крайностей.
— И то правда. Должна признаться, что у меня от его подарка перехватило дыхание.
— Надо полагать, что Стефен твердо решил сломить твое сопротивление.
— Не знаю, приносят ли вообще в таких ситуациях пользу подобные украшения, но что касается меня, то я скорее пришла в оцепенение. Брюс, я и сейчас в оцепенении от этого ожерелья. Я ощущаю его как какую-то препону между нами.
— Даже если его тебе вручаю я?
— Даже ты. Оно мне беспрестанно будет напоминать о Стефене.
— Я предполагаю, именно этого он и хотел. Но ты уверена, что тебе так тягостно именно из-за этого ожерелья?
— Что ты имеешь в виду?
— Стефен рассказал мне, что произошло в тот вечер, но добавил, будто это твое дело объяснить мне, почему все это вообще случилось. Гебе понятно, что он подразумевал под этим?
— Вполне.
На этот раз она ощущала себя натолкнувшейся на глухую стену и не очень уверенной в том, что выбрала хороший способ одолеть ее, несмотря на все то понимание, которое только что продемонстрировал Брюс. Хотел ли на самом деле Стефен покончить со всем этим, признаваясь во всем, или же это был очередной его трюк?
В любом случае для молодой женщины оставался лишь один выход: верить в ту любовь, что связывала ее с Брюсом, верить, что он окажется сильнее тех ударов, что она ему нанесет, верить в то, что он будет в состоянии обезвредить ловушки Стефена, если таковые имелись.
Она чуть пошевелилась в объятиях своего мужа и начала говорить, не глядя на него:
— Эта история началась давно, Брюс, задолго до нашей с тобой женитьбы.
— Так ты знала Стефена?
— Да.
Она ответила быстро, буквально выдохнув едва слышимое слово.
— Да, — продолжала она после некоторого молчания, — мы учились в одном и том же университете Нью-Йорка и встречались неподалеку отсюда, на Вашингтон-сквер.
— Забавно, — пробормотал он, — я думал, что он из Цинциннати.
— Да, это так, но он предпочел заниматься своей юриспруденцией здесь.
— Теперь я начинаю понимать.
— Что?
— Трудно объяснить. Твое смятение, когда ты увидела его первый раз там, в ресторане. У меня тогда создалось впечатление, что ты его уже знала, но потом я об этом не думал. Я видел тебя такой… раздраженной, озабоченной. Ну как я мог догадаться? Думал, что это твоя живопись наполняет тебя тревогой.
— И это было тоже, Брюс. Сам видишь, какой клубок всего. Так уж получилось, что тогда же появился Стефен, что дало последний толчок к наступлению кризиса, но я боролась сама с собой длительное время.
— Зачем?
— Милый мой, это будет, пожалуй, труднее всего объяснить. Если ты и вправду хочешь, то давай раз и навсегда покончим с этим господином Фицджеральдом. Это правда, что мы знали друг друга до того, как я встретила тебя в Англии. Подумывала даже выйти когда-нибудь за него замуж, в чем глубоко ошибалась, поскольку мы не были созданы друг для друга. Впрочем, к тому времени его семья уже организовала его помолвку с богатой наследницей, и мне не оставалось места в подобном окружении.
— Смею уверить тебя, вовсе нет.
— В свое время — да. А потом ты, у тебя широкая натура, ты помог мне избавиться от моей неловкости, вместо того чтобы насмехаться над этим.
— Никто и не подумал бы насмехаться над такой женщиной, как ты.
Она взглянула на него с улыбкой.
— Заверяю тебя, что сегодня никогда бы не допустила этого. Но во времена Стефена я считала себя великим художником, хотя была лишь прилежной ученицей, а ему вздумалось издеваться над моими произведениями. И тогда я бросила все: его, свое искусство, Америку.
— И встретила американца в Старом свете.
— Если бы ты мог представить себе, в каком состоянии я находилась в то время! Хотя не подавала виду, но эта несчастная история меня полностью сокрушила.
— Я подозревал, что ты прошла через какие-то мучительные переживания, но никогда не осмеливался поговорить с тобой об этом.
— О Брюс, ты такой милый, такой тонкий!
Он взял ее за подбородок и буквально впился в нее своими красивыми голубыми глазами.
— Ты по этой причине вышла за меня замуж?
— Выслушай меня хорошенько, Брюс Мандрелл, и заруби себе на носу: я вышла за тебя замуж, потому
