Тайны гениев-2, или Волновые пути к музыке

Но вы, дорогие читатели, конечно же, поняли, ЧТО произошло. Ваш друг более чем нормален. Просто на ваши вербальные (прозаически бытовые) вопросы он отвечает стихами. И если считать, что ваш друг «заболел», то только Большой поэзией. Причём следует сказать, что стихотворение, которым он от­вечает на ваши вопросы, - одно из прекраснейших творений рус­ской поэзии XX века.

И написал его

Борис Леонидович Пастернак.

(О Пастер­наке - модуляция 3.)

А настоящая поэзия уже невербальна. То есть каждое слово, взятое в отдельности, вербально. Но их сочетание рождает совсем иной смысл. И для того чтобы понять этот смысл, я попробую произвести ещё один не менее странный эксперимент. Все вопросы, которые прозаически задавал первый собесед­ник, я переведу в измерение поэзии. А поскольку это будут мои стихотворные фантазии - назову их автора местоимением «Я». А вот поэтические ответы моего партнёра я попробую пере­вести в вербальный уровень, то есть в уровень обычной речи.

Итак, посмотрим, что получится теперь.

Я:

Глазам поверить я не смею,

Собеседник:

 - Я начал писать стихи. Думал - это в шутку. Но ТАК вошёл в это, что теперь каждый стих - как кровь гор­лом. Не зря Гейне сказал, что «если мир раскалывается надвое, то трещина проходит через сердце поэта».

Я:

Так ты отмечен? Это - счастье

Собеседник:

 - Если бы я только знал, что это так тяжело, то не стал бы про­бовать. Оказывается, эта тяжесть, это напряжение - древнее начало. Уже при робких попытках стихосложения в древности поэты поняли, что поэзия - не шутка.

Я:

Мы Вечность пробыли в разлуке...
Когда ты понял, что - поэт?
Когда пошёл на крёстны муки
И стал страдать за целый свет?

Собеседник:

 - Я потерял чувство возраста,

когда

понял, что первыми подлинными людьми искусства были римские гладиаторы. Каждый выход на сцену для них - игра с судьбой, где решает­ся вопрос жизни и смерти. И это совсем не то, что свободные актёры Рима, которые чи­тали свои смешные и грустные тексты на турусах - специальных повозках с колёсами. Да к тому же на них были маски. Если маска комедийная - играй комедию.Трагедийная - не избежать тебе смерти. Сегодня умер здесь, а завтра переезжаешь на другую площадь, чтобы и там умереть под аплодисменты толпы.

Я:

Ты понял парадоксы Рима,

Собеседник:

 - Да, это - не смерть, а судьба. Судьба подлинности. Ибо искусство на Планете перепутано с жизнью. Всё, что необходимо делать в жизни, - это искусственность. Искусство же - это и есть подлинная жизнь.

Вот теперь можно вновь вернуться к музыке.

Итак, поэзия - это полпути между вербальностью и невербальностью, то есть каждое слово ещё понятно и объяснимо, но их сочетание рождает совсем новые чувства и состояния.

Музыка - высшая форма невербальности.

Или, лучше сказать, Вершина невербальности в искусстве. То есть она не имеет корней в человеческих понятиях, кото­рые можно выразить обычной речью, состоящей из слов, о кото­рых мы договорились между собой на нашей планете для того, чтобы понимать друг друга.

Вот с этой точки зрения можно оценить три варианта рассказа о Человеке.

Первый,

где я старался использовать самые эмоциональные понятия и слова вербального мира. И мы, вполне вероятно, осоз­нали, СКОЛЬ УНИКАЛЕН ЧЕЛОВЕК!

Второй вариант

- поэтический. Стих Державина скрывает в себе намного больше, чем просто сочетание слов. Ибо за каждым словом, фразой существует целое понятие, а за каждым предло­жением - образ. И в нашем сознании появляется не только ваш сосед, но мил­лионы, даже миллиарды людей - соседи по Планете. Ибо Держа­вин рассуждает не об одном конкретном человеке, а о челове­честве.

Третий.

Когда мы слушали Бетховена, то оказались вне вся­ких слов, вне всяких понятий и вне всяких суждений. Эта музыка уже представляет Человечество во Вселенной. Это и вы, и сидя­щий напротив вас, и Бетховен, и вся поэзия, и вся история циви­лизации.

Но заметьте, чем больше я пишу,

ТЕМ ДАЛЬШЕ МЫ ОТ САМОЙ МУЗЫКИ, ИБО МУЗЫКА - ПРЕВЫШЕ ЛЮБЫХ СУЖДЕНИЙ, ЛЮБЫХ СТИХОВ, ЛЮБЫХ ПОНЯТИЙ.

Где

же и в чём корни музыки? Можно ли

её,

музыку, объяснить?

Вот здесь-то и начинается самое невероятное.

Послушайте 2-ю часть Четвёртого фортепианного концер­та Бетховена...

О чём эта музыка?

Для музыканта, играющего её, - вопрос, мягко говоря, стран­ный. Потому что всякая попытка описать этот музыкальный диалог словами моментально уменьшит выразительную силу музыки.

Заметьте, не уничтожит, а уменьшит.

А раз всё-таки не уничтожит, то мы (робко) попробуем найти словесный эквивалент того, что