поверхности воды, как увидела, что никакого принца рядом с няней нет.
Она обвела шлюпку возбужденным взглядом — может быть, какая-нибудь другая женщина держит ребенка на руках.
Увы! Ни у одной из них на коленях не было никаких детей. Дети — а их оказалось довольно много — все были старше принца и сидели рядом со взрослыми.
Несколько секунд Серафина смотрела на шлюпку, не в силах оторвать от нее взгляд, потом повернулась к раджмате, чтобы рассказать ей, что произошло, но тут же поняла, что принцесса тут помочь ничем не может, да и от ее старых слуг тоже не будет никакого толка.
Тогда, не сказав Кельвину ни слова, Серафина бросилась бежать по палубе по направлению к двери, через которую они с Кельвином только что пришли сюда. Распахнув ее, она помчалась по коридору к каюте раджматы, которая находилась рядом с их каютой.
Теперь толпа не мешала ей, люди, которые еще недавно исступленно кричали, уже выбрались на палубу.
Однако Серафину подстерегала другая опасность — густой дым застилал ей глаза, ей было нечем дышать.
Серафина тем не менее смело продвигалась вперед. Наконец она добралась до каюты, которую занимала раджмата, и распахнула дверь.
И едва она это сделала, как услышала детский плач.
Принц лежал в своей кроватке, где няня оставила его. Видимо, она потеряла голову от страха, когда начался пожар.
Серафина схватила ребенка и, решив, что дым в коридоре будет еще сильнее, замотала себе голову шелковой шалью и укутала ею же малыша.
Крепко прижимая маленького принца к груди, она бросилась из каюты обратно в коридор.
Дым и вправду оказался еще гуще, чем раньше. Мало того, стены уже были объяты пламенем.
Пройти было невозможно — повсюду был огонь.
Серафина в ужасе отпрянула, но тут же взяла себя в руки. Она знала, что во что бы то ни стало им надо выбраться отсюда и как-то добежать до Кельвина.
Только он может спасти их обоих. Только с ним почувствует она себя в безопасности.
Жар огня казался нестерпимым, однако дым уже рассеивался.
— Кельвин! Кельвин! — прошептала Серафина.
И, опустив голову, чтобы не видеть того, что ей предстоит, храбро ринулась вперед.
Должно быть, она слишком крепко стиснула в своих объятиях ребенка — он вскрикнул от боли.
Языки пламени обожгли ей руки, но, не обращая на боль внимания, Серафина бежала вперед.
Наконец она почувствовала, как чьи-то сильные руки подхватили ее, и послышался голос, такой знакомый и родной, в котором прозвучали незнакомые доселе нотки:
— Серафина! О Господи! Как вы? Он здесь! Больше ей ничто не грозит!
Она закрыла глаза…
Глава 6
Серафина сидела на веранде и смотрела на раскинувшийся перед ней сад, где росли чудесные цветы, смотрела на верхушки деревьев и на синее море, затянутое легкой дымкой, поднимавшейся с залива.
Руки ее, все еще забинтованные, лежали у нее на коленях.
Сегодня утром врач сказал ей:
— Ну вот, моя миссия закончена, миссис Уорд. Теперь я приду к вам только в том случае, если вы сами меня вызовете.
— А шрамы еще долго будут видны? — спросила Серафина.
Доктор, помолчав, проговорил:
— Вы очень счастливая женщина, миссис Уорд, а вернее, очень разумная. Если бы вы не догадались накинуть на голову шаль, чтобы закрыть лицо, речь сейчас шла бы не о шрамах, а совершенно о другом.
Марта сказала примерно то же самое, добавив только:
— Если бы вы не переоделись в то платье из плотного шелка, которое я для вас приготовила, миссис, это ваше любимое муслиновое платьишко вспыхнуло бы, как факел.
Серафина прекрасно понимала, что только чудом не обожгла лицо. Она могла быть сейчас вся в шрамах.
Из того, что произошло, она помнила очень немногое. Только то, что бежала сквозь огонь, а потом ее подхватили руки мужа.
Позже она узнала, что пассажирам не нужно было покидать пароход — огонь потушили очень быстро.
Поскольку большинство шлюпок уже поплыли к берегу, ей и Кельвину пришлось еще некоторое время оставаться на борту, так что в Бомбее они высадились лишь через час.
— А если бы я оставила принца в его каюте, с ним было бы все в порядке? — спросила Серафина, когда смогла рассуждать о происшедшем.
— Палуба второго класса получила значительные повреждения, — ответил ей Кельвин Уорд. — Кроме того, несколько кают первого класса выгорели полностью. Одна из них — та, что занимала раджмата с маленьким принцем.
Серафина замерла от ужаса, а муж между тем продолжал:
— Вы знаете, я считаю, что вы совершили поистине геройский поступок, однако все, что бы я ни говорил, не может сравниться с благодарностью, которую испытывает к вам ее высочество.
Раджмата заполнила их дом цветами и подарками, но к тому времени, когда врач разрешил Серафине принимать посетителей, коронованные особы отбыли в Удайпур. Так что Серафине не довелось лично выслушать слова благодарности.
— Знаете, я в какой-то степени даже этому рада, — смущенно призналась она Кельвину, — хотя мне бы очень хотелось еще раз повидать магарану Удайпура. Но когда тебя благодарят, всегда какого неловко себя чувствуешь.
— И тем не менее вы заслуживаете самой глубокой благодарности, — заметил Кельвин Уорд. — Не сделай вы того, что сделали, принца уже не было бы в живых.
— А что будет с его няней?
— Ее ждет суровое наказание за то, что она пренебрегла своими обязанностями, забыв о ребенке.
Хотя Серафине было жаль молодую женщину, она понимала, насколько плохо та поступила, бросив принца на произвол судьбы и думая лишь о том, как бы спастись самой.
— Надеюсь, вы знаете, что вас считают героиней? — спросил Кельвин.
— Ну что вы! — воскликнула Серафина.
— В бомбейских газетах во всех заголовках упоминается ваше имя. Стоит ли говорить, что меня осаждает целая толпа журналистов, желающих побеседовать с вами.
— Пожалуйста… не пускайте их! — воскликнула Серафина. — Я не могу… говорить о случившемся! Да кроме того… рассказывать-то не о чем.
— Они уже сами написали больше чем достаточно, — заметил Кельвин Уорд.
— Я даже толком не помню, что произошло, — решительно проговорила Серафина.
Это и в самом деле было правдой.
Все происшедшее казалось ей теперь каким-то странным сном. Куда только делась смелость, побудившая ее спасти принца! Теперь при одной мысли о том, что придется обсуждать этот инцидент, Серафину охватывала невероятная робость.
К счастью, мужу удалось оградить ее от домогательств журналистов. Кроме того, он обещал показать Серафине Бомбей, как только она почувствует себя лучше.
