В глубине души она считала их несколько крикливыми. С большим удовольствием она надела бы две ниточки жемчуга — любимое мамино украшение.
Но Серафина тут же отбросила эту мысль. Во-первых, Кельвин должен гордиться своей женой, следовательно, она просто обязана хорошо выглядеть, а во-вторых, это ее первое появление в Бомбее на людях, и все будут с любопытством разглядывать ее. Значит, нужно будет надеть что-то эффектное.
Когда наконец Серафина оделась и Марта сделала ей самую модную прическу, она, немного смущаясь, вошла в гостиную, где ее уже ждал муж.
Комната была вся заставлена цветами, большинство из которых были подарены раджматой и были редчайшей красоты.
Все окна, выходившие на веранду, были открыты. За ними виднелся сад, где росно много необыкновенных цветов, и вдалеке синело море.
Зрелище было настолько захватывающее, что Серафина на секунду застыла в дверях, не в силах оторвать от него взгляд.
Кельвин Уорд стоял к ней спиной и смотрел на залив, однако Серафине показалось, что он его не видит.
У нее было такое чувство, что мысли его где-то далеко-далеко, там, где для нее нет места.
Внезапно ее охватил страх.
Какое значение имеют одежда. Украшения, если он так далек от нее? Она совсем чужая в этой чужой стране…
Словно прочитав ее мысли, Кельвин Уорд обернулся и, увидев жену, улыбнулся.
— Вы готовы? — спросил он. — Я уж хотел идти к вам, ведь нам пора уезжать.
— Как… я выгляжу? — робко спросила она.
Глаза ее с тревогой смотрели на мужа.
Платье ее было настолько красиво, что произвело бы неизгладимое впечатление на кого угодно. Марта настояла, чтобы Серафина надела белое платье, поскольку в свой первый выезд в свет новобрачная должна быть именно в белом.
Юбка впереди плотно облегала стан, а сзади состояла как бы из многочисленных ярусов, и каждый ярус был отделан плиссировкой и украшен кружевом и атласными бантами. Когда Серафина шла, казалось, что за ней тянется пышное облако.
Чтобы скрыть шрамы на руках, Серафина надела мягкие белые кружевные перчатки, а на запястья — бриллиантовые браслеты.
Бриллиантовое ожерелье, казавшееся на ее тоненькой шее чересчур массивным, в то же время подчеркивало, насколько молода и не уверена в себе его владелица.
Серафина была очаровательна, и Кельвин Уорд глядя на нее, размышлял о том, что женщины, без сомнения, будут восхищены ее великолепным туалетом, а мужчинам непременно захочется сделать что-то такое, от чего исчезнет тревога из ее огромных глаз, а на губах заиграет счастливая улыбка.
— Вы похожи на принцессу из сказки, — проговорил он своим низким голосом и увидел, что от этих слов глаза Серафины радостно заблестели.
— Вам не кажется… что бриллиантов… слишком много? — спросила она. — Марта заставила меня их надеть.
— Сегодня как раз подходящий случай, чтобы их проветрить, — заметил Кельвин.
Серафина улыбнулась с какой-то детской непосредственностью.
— Ну, тогда все в порядке, — проговорила она. — Как же мне хочется пойти с вами на этот званый обед!
— Надеюсь, вы всегда будете этого хотеть, — заметил он.
Они отправились в путь в удобной карете, запряженной двумя лошадьми. Когда Серафина и Кельвин вышли из дома, на козлах уже сидели, поджидая их, два кучера. Карета, выехав из Бомбея, быстро преодолела пять миль до Парелла.
На целую милю растянулась дорога перед Пареллом, засаженная самыми экзотическими деревьями. Парелл представлял собой огромный замок с высокой черепичной крышей.
Арки и веранды его были ярко освещены, и, когда глазам Серафины предстала целая армия слуг в бело-золотисто-алой униформе, ей показалось, что она видит сцену из какой-то оперы.
— Мне хотелось, чтобы вы увидели Парелл, — объяснил Кельвин, — потому что губернатор решил, что в будущем это здание уже не будет его основной резиденцией. Теперь он намерен большую часть времени проводить в Пооне.
Внутри Серафина увидела огромную гостиную с хрустальными канделябрами, банкетный зал длиною не менее восьмидесяти футов и танцевальный зал, считавшийся самым красивым во всей Индии.
— Как во дворце, — прошептала она.
Они прошли в просторную гостиную с белоснежными стенами, где их встретили адъютанты губернатора и представили другим гостям, которые приехали раньше.
Серафина как раз разговаривала с пожилым судьей, который рассказывал ей, как он совсем еще молоденьким юношей около сорока лет назад впервые приехал в эту страну, когда адъютант объявил имена вновь прибывших гостей.
Серафина обернулась, и у нее перехватило дыхание.
В рубиново-красном платье, с тиарой в тон ему, выгодно оттенявшей ее темные волосы, в гостиную гордой поступью, которую Серафине не раз доводилось наблюдать на пароходе, вошла леди Брейтвейт.
Она обвела гостиную царственным взглядом, отчего все женщины в сравнении с ней вдруг показались жалкими и незначительными.
— Это леди Брейтвейт, — сказал судья, хотя мог этого не говорить; Серафина и без него это прекрасно знала. — Вам, наверное, известно, что муж ее — командующий гарнизоном Бомбея.
Серафине едва удалось выдавить из себя, что ей об этом известно, и судья продолжал:
— Я сегодня узнал, что сэру Реджинальду предложили пост губернатора в Новом Южном Уэльсе. Австралия, естественно, разительно отличается от Индии, и он скоро в этом убедится.
— Он согласился? — спросила Серафина, чуть дыша.
— Полагаю, что да, — ответил судья. — Занять подобный пост — огромная честь, кроме того, он получит звание пэра.
— Как это чудесно! Это просто счастье для них обоих! — воскликнула Серафина с такой горячностью, что судья удивленно взглянул на нее.
А в это время в другом конце гостиной леди Брейтвейт, ловко отведя Кельвина Уорда от остальных гостей, начала с ним разговор.
— Ты слышал, что мы собираемся переехать в Австралию? — томным голосом спросила она.
— Поздравляю.
— Мы уезжаем через десять дней. Я должна тебя увидеть до отъезда!
Взглянув в ее глаза, Кельвин увидел в них тот же призыв, что и прежде. Перед ним стояла женщина, готовая добиться своего во что бы то ни стало.
— Уверен, — поспешно проговорил он, — что ты будешь слишком занята сборами, чтобы принимать гостей.
Ответ этот был простой формальностью. Однако в голосе его также слышалась решимость не уступать ни при каких обстоятельствах.
Темные глаза леди Брейтвейт стали совсем черными, на секунду исказившееся от гнева лицо показалось даже некрасивым.
Но прежде чем она успела отреагировать на его реплику, Кельвин Уорд повернулся к стоявшему рядом мужчине и проговорил:
— Мы все должны поздравить сэра Реджинальда. Уверен, что премьер-министр, маркиз Солсберийский, сделал очень правильный выбор.
— Без сомнения, — учтиво согласился тот, к кому он обратился. — И то, что для нас — потеря, для Австралии — приобретение.
За столом Серафину посадили слева от губернатора, а леди Брейтвейт — справа.
