«Тут темно. Это снеговик? Ненавижу снеговиков!»
В конце концов я запер Холу на заднем сиденье автомобиля, оставив окно открытым.
— Я ненадолго, — объяснил я. — Мне нужно поговорить с твоей мамой. Подожди здесь.
«Куда ты? Стой!»
Вернувшись, я застал Глорию за круглым столом в кухне. Глаза ее по-прежнему были мокрыми, но она больше не плакала. Ее спокойствие ужасало. Она даже не спросила, куда я дел собаку, — ей было все равно.
Я сел напротив, сам перепуганный до полусмерти, и Глория подняла на меня горящий взгляд. Так мог бы смотреть адвокат, столкнувшийся со случаем, который уже встречался в его практике.
Дыхание Глории было коротким и прерывистым.
— Снова астма? — спросил я, когда молчать дальше стало невыносимо.
— Я боюсь собственной собаки, — сказала она. — раньше я не хотела это признавать, но это правда. Неважно, что я делаю. Я больше не…
Конец фразы потонул в новых рыданиях.
Придвинув стул поближе, я попытался обнять жену за плечи, но она скинула мою руку, и я подумал: «Пожалуйста, не бросай меня. Только не сейчас. Не сейчас, когда все начало меняться».
Если вам хочется иметь что-то, чего никогда не имели, приходится делать то, чего никогда не делали.
— Мы возобновим тренировки, — сказал я, осененный внезапной идеей. — Теперь я тоже буду на них ходить. Мы будем делать все-все домашние задания. Раньше я говорил, что это глупости, но…
— Это не сработает. Никогда не работало.
— Я… Я найму кого-нибудь, чтобы выгуливать собаку. Тебе не придется ничего делать. По утрам я буду гулять с ней сам, а на вечер мы кого-нибудь пригласим.
Глория покачала головой.
— Нет, — сказала она. — Я в состоянии выгулять собственную собаку. Иначе неправильно.
— А как насчет монахов? — предложил я, имею в виду монахов Нового скита — легендарных дрессировщиков и авторов книг по собаководству, которые, как я знал, занимались реабилитацией. — Или того парня из телевизора? Как его… Собачий гипнотизер? Мы можем послать ее в какой-нибудь лагерь. Мы ее… перепрограммируем.
Глория вскочила — стул с металлическим грохотом полетел на пол — и метнула в меня яростный взгляд из серии тех, которыми я всегда восхищался. Разумеется, за исключением случаев, когда он был направлен на меня.
— Дело не только в собаке, Марти. Во всем остальном тоже. В тебе.
— Во мне?
— Ты законченный эгоист. Думаешь, что страдаешь… Несчастный… Ты перестал пить — отлично, большое достижение. Но ты даже на меня не смотришь. И на Холу. Ты нас вообще не замечаешь.
— Но я… Я не…
— А мне каково, а? Как ты думаешь? Годами жить с человеком, который
Я молча смотрел, как Глория вздрагивает, вытирая слезы тыльной стороной ладони и пытаясь успокоить дыхание. Я хотел ее обнять. Но она меня ненавидела.
А затем она сказала:
— Я больше не могу. Наверное, я все еще тебя люблю. Но это… Это слишком.
Вот и все. Ночной кошмар обернулся реальностью.
Я начал что-то говорить, но она оборвала меня и вышла из кухни. Хлопнула дверь. Я не мог тронуться с места, пока не услышал ее шаги на лестнице. Только тогда я выбежал из квартиры.
Мы вместе дошли до машины, припаркованной на набережной. Пару раз я пытался заговорить, но жена меня останавливала. Безнадежно… Более страшного момента в своей жизни я не припомню. Казалось, что я стою с закрытыми глазами посреди оживленной магистрали.
О том, что Хола заперта в машине, я вспомнил слишком поздно. Глория первой увидела ее силуэт на заднем сиденье.
— Поводок у тебя? — спросила она.
— Он все еще на ней.
— Убери собаку.
— Послушай, — начал я внезапно севшим голосом. — Я… я отвезу ее в приют. Завтра же. Она того не стоит…
Глория покачала головой. Я не понял, что она имела в виду.
Отключив сигнализацию, я открыл заднюю дверь, и Хола выпрыгнула из машины, сияя глазами и радостно виляя хвостом. На ее морде застыло трагикомическое выражение. Оно отличается от
— Пока, — сказала Глория и села в машину.
Мы с Холой стояли на тротуаре и смотрели, как она уезжает прочь по мосту Джорджа Вашингтона.
Чуть позже, снова покормив Холу «в последний раз на сегодня», я с возрастающей паникой обшарил гардероб и комод Глории и понял, что она погрузила все свои вещи в багажник задолго до того, как я вернулся домой.
9
Божья шутка
На следующий день была суббота.
Хола подняла меня ни свет ни заря, хотя я и так не сомкнул глаз в эту ночь. Я арендовал в «Зипкаре» серебристую
Между нами говоря, я даже не задумывался, что буду делать, когда избавлюсь от собаки. Кажется, мне было все равно. Страшное, пустое, душное утро длилось бесконечно.
В зеркале заднего вида отражался встревоженный оскал Холы. Ей всегда нравилось ездить в машине, но сейчас она чувствовала: что-то не так.
— Все слишком запуталось, — сказал я ей. — Я ничего не могу поделать.
«Ты можешь опустить заднее стекло? — попросила она. — Спасибо!»
— Глория меня ненавидит. Знаешь, что самое грустное? Я ее понимаю. Я заставил ее вытерпеть слишком многое… Не смотри на меня так. Ты тоже хороша. Мы с тобой будто набросились на нее с двух сторон, и… и…
«Не плачь, папочка, — ответила Хола в зеркале. — Так ты не сможешь следить за дорогой».
Я съехал на обочину, выключил мотор и сделал то, чего не делал никогда раньше: отдался глубоким гортанным рыданиям, которые, казалось, вот-вот вывернут меня наизнанку. Хола подвывала с заднего сиденья, поддерживая мои чувства. Через некоторое время мы выдохлись. Я перегнулся через сиденье, обнял собаку, и она в порыве солидарности положила лапы мне на плечи.
«Мы не совсем одиноки, папочка, — сказала она. — Мы есть друг у друга. Верно?»
— Нет.