прошлась граблями по траве, затем тщательно полила зелень; выполола на клумбах увядшие цветы. Пустила воду в крошечном фонтанчике, увенчанном бронзовой фигуркой русалки.
К тому моменту, когда она закончила работу, сумятица мыслей в голове немного улеглась. Симона прошла в дом, поставила в хрустальную вазу букет камелий и направилась к себе наверх. Но по пути задержалась.
В доме не было и намека на присутствие Бенджамина Рока. Дверь в сиреневую спальню гостя была распахнута настежь, и она решила, что он ушел купаться.
Но только мисс Шарне вошла к себе в спальню и закрыла дверь, отгородившись ото всего мира, мысли о госте накинулись на нее с новой силой. Прижав вазу к груди, девушка прислонилась к стене. Как я могла? — спрашивала она себя, пряча в цветах запылавшее от стыда и гнева лицо. Почему в тот отчаянный момент все казалось таким естественным, не требующим никаких объяснений? И почему сейчас я отказываюсь понять и простить саму себя?
Слегка опомнившись, она прошла к туалетному столику и поставила на него наконец вазу. Потом еще долго разглядывала себя в зеркало…
Стало слышно, как внизу кто-то вошел в дом. Быстро уняв свои крамольные мысли, Симона двинулась в ванную, чтобы принять душ.
Без десяти семь она спустилась вниз, одетая в длинную шелковую юбку серебристо-оливкового цвета и темную блузку с жилетом. Каштановые, с легким рыжеватым отливом волосы свободными прядями падали на ее плечи. Завершали наряд изящные сабо.
На Бенджамине был новенький, с иголочки, выходной костюм. Он бросил пытливый взгляд на ее непроницаемое лицо и предложил бокал с джином.
— Спасибо, не стоит, — отказалась она. — Я никогда не принадлежала к породе эпикурейцев, и если позволяю себе расслабляться, то исключительно в выходные и по праздникам…
— Хотя по вине своего брата вынуждена общаться с праздными неудачниками и прожектерами, так? — изящно закончил ее спутник.
— Да, временами у меня рождается такое чувство, — высокомерно подтвердила мисс Шарне.
— Намек принят к сведению! — жизнерадостно заверил он, нисколько не обескураженный ее ответом.
— Итак, мы идем?
— С твоего позволения, отниму у тебя буквально одну минуту. Ты не видишь ничего нового в обстановке?
Симона нехотя огляделась и… чуть не вскрикнула от невольного восхищения: на рояле стоял гигантский букет белых роз.
— Это — мне? — ошеломленно спросила она.
— Ну не Антуану же!..
— Но ведь это чудо стоит целое состояние!.. Ты… не можешь покупать такие подарки, то есть ты не должен столь легкомысленно тратить с трудом заработанные деньги!
— К букету приложена открытка, — лукаво заметил мистер Рок. — Там написано все, что я сказал бы тебе в ответ.
Симона, поколебавшись, подошла к роялю и нашла среди роз открытку, гласившую: «Прекрасное — прекрасной!».
— Если ты полагаешь, будто таким образом… — вдруг опомнившись, начала она, но Бенджамин перебил ее.
— Почему я не могу поблагодарить тебя за великолепный день и незабываемое ощущение счастья, которое ты мне подарила? Или считаешь кощунством само упоминание об этом? — спросил он, приблизившись к ней вплотную. — И почему бедный неудачник, за которого ты меня принимаешь, не может выразить свою искреннюю благодарность человеку, проявившему заботу о нем?
Симона заметила, что Бенджамин смотрит на нее со странным выражением, в котором смешались усмешка и нежность.
— Я тебе очень признательна, и все же впредь попрошу так не поступать. Не сомневаюсь, тобой руководили самые рыцарские побуждения, и все же…
— Возможно, ты и права, — сказал он с некоторой досадой после глубокой паузы. — И все же не рассчитывай, что я уйду из твоей жизни безмолвно, как тень. Нам слишком о многом нужно поговорить друг с другом…
— Не трогай меня, пожалуйста, — взвилась Симона, почувствовав, как руки Бенджамина обвили ее талию.
— В прошлый раз ты этого не говорила, — касаясь дыханием ее щеки, прошептал он.
— Тогда… тогда все было по-другому! — выпалила она, вырываясь из его рук.
— Ты боишься меня? Неужели мои поцелуи причинили тебе страдания, Симона?
— Нет! — в отчаянии выкрикнула она, чувствуя, как жар его рук растворяет остатки ее готовности к сопротивлению.
— Тогда почему ты не хочешь говорить об этом? Если все у нас тогда произошло в полном молчании, это не значит, что ничего между нами не было…
— Боюсь, что, если я заговорю, тебе вряд ли это понравится! — раздраженно предупредила Симона.
— Но я же не бесчувственный и вижу, что пока тебе вполне нравятся мои объятия, — с улыбкой заметил он, вновь обнимая ее. — Ты, кажется, никуда больше не рвешься?..
— А что мне еще остается, если ты такой сильней? — вызывающе спросила она. — Не драться же с тобой!
Взгляд Бенджамина жадно скользнул по ее нежному рту, изящному изгибу шеи и уперся в вырез жилета.
— Я бы предложил иное — целоваться всласть… Ты была тогда такой жадной, такой влажной…
Симона сжала губы и отвела глаза в сторону. Бенджамин рассмеялся.
— Ты была влажной и гибкой, как русалка, огненно-горячей, как вулкан. Даже сейчас, когда ты чем-то разгневана, страсть так и рвется из тебя… И это, возможно, самое важное для нас сейчас.
Симона собралась бросить в ответ что-то ядовитое, как вдруг с изумлением и отчаянием одновременно поняла, что даже в гневе неудержимо стремится к этому человеку, жаждет целовать его до исступления, до забытья, чтобы потом, развернувшись, уйти — уйти, как можно дальше, уйти в никуда… И, что самое ужасное, она со своей мучительной страстью была сейчас для него как на ладони. Ее зрачки расширились, губы приоткрылись, ее руки тянулись к нему, и она едва сдерживала себя!
И все же она рванулась, пытаясь высвободиться из его объятий.
— Какая-то новая прихоть? — насмешливо поинтересовался Бенджамин.
— Как ты не понимаешь, что это унизительно и для тебя, и для меня! — выдохнула она с отчаянием.
— И вовсе нет, — ласково отозвался он, удерживая ее, как ребенка. — У тебя просто слишком мало опыта в этом вопросе, вот в чем дело.
— Пусти меня, наконец! — воскликнула она уже довольно грубо.
— Всего один момент! Просто хочу сказать, что в гневе, Симона, ты совершенно неотразима. Я и раньше подозревал это, а сейчас убедился в правильности моих предположений…
— Я отказываюсь играть в дешевые игры, мистер Рок! — фыркнула она.
— А кто тебе сказал, что это игра? — удивился Бенджамин. — Впрочем, если ты имеешь в виду свою собственную манеру сначала приваживать незнакомых, а затем давать им от ворот поворот, то может быть…
— Не смей говорить со мной, как с…
— Как с настоятельницей женского монастыря? — с легкой усмешкой предположил он.
Симона изо всех сил размахнулась, пытаясь ударить его по лицу, но Бенджамин перехватил ее руку и терпеливо заметил:
— Что, задело за живое, мисс Шарне? Теперь вам хотя бы отчасти понятно мое состояние. Вот так, молодец, славная девочка! — прибавил он, когда рука ее обмякла и бессильно повисла вдоль тела. — Наше
