такой. — Зойка нахмурилась.
— А с ним ей не смешно?
— Ну-у, он шуток не любит. Он называет ее Софьей Ковалевской.
— Но это как раз он шутит.
— Конечно, но все равно ужасно строгий.
Галина Сергеевна слушала внимательно, лицо ее разрумянилось, наверное, волновалась. Ей так нужно знать, как живет ее дочь, она так мало ее знает. А когда та берет портфель и уходит, Галина Сергеевна как бы совсем остается одна. Она представляла только свою старую школу в деревянном доме и своих сверстников, которые росли на глазах у всего села. А тут… Москва. Да и время не то. Дети… совсем другие, и среди них — дочь.
Вот сейчас они сидят вместе, держат на коленях дневник и беседуют. Хорошо так беседуют, мирно и совсем обычно, как и должно быть в семье. Зойке захотелось рассказать маме про своих ребят, и она рассказала еще про Люсю и про Веру, «которую ты видела», про Витьку Аникеевна «ну просто Чарли Чаплин», про Гелю Лютикову и про других. И про Димку Лаврова немножко — «тоже хороший парень».
Было уже поздно, бабушка вошла в комнату, чтобы отправить Зойку спать, но вместо этого взяла из шкатулки катушку, которая ей была не нужна, и вышла, ничего не сказав.
16
Субботним вечером Большой театр ставил балет «Спящая красавица». Зойка первый раз была в Большом театре, Галина Сергеевна тоже, поэтому они осмотрели фойе, партер, ложи. Театр был совсем невелик, Зойка поняла, что название свое он носит вовсе не за размеры. Красный бархат на креслах, позолота балконов, тяжелые люстры создавали впечатление торжественности. А когда полилась волшебная музыка и на сцене появился старый замок, где воздушные феи славили рождение малютки принцессы, зал исчез вместе с угасшими люстрами, и осталось только это… Музыка лилась, трепетала, звенела, тонкие розовые феи порхали так легко и свободно, как будто они были невесомы.
Зойка не сразу очнулась, когда вспыхнул свет, Галина Сергеевна тоже была молчаливой.
— Мои чувствительные женщины совсем расклеились, — сказал на улице Николай Максимыч.
— Почему же расклеились? — обиделась Зойка.
— Прошу прощения. Не расклеились, а находятся под впечатлением.
Вечер был теплый, сухой, один из последних вечеров золотой осени.
Решили прогуляться немного по Москве.
— Она проснулась через сто лет, эта принцесса, — сказала Галина Сергеевна. — А что увидела? Те же замки, короли, слуги. Как будто вчера уснула. Разве это чудо?
— Действительно, — согласился Николай Максимыч. Он сам об этом не подумал. И никто, наверное, не подумал, только она. Потому что она сравнила это с собой.
Первый урок была математика, и помечтать о представлении было никак нельзя. Все же Зойка передала Вере записочку: «В субботу смотрела «Спящую». Потом расскажу». Вера улыбнулась и, вздохнув, закрыла глаза. Это означало: о-о! Вера очень любит балет, и Зойка знает, что ей хотелось бы быть балериной. В младших классах почти все они мечтали стать балеринами, потом как-то это прошло, вернее, желание осталось, но всерьез об этом уже не думали. И только Вера была… ну, что ли, ранена этой несбывшейся мечтой.
— Да нет, я не могла бы. — Сказала она как-то. — Это огромный, ну просто титанический труд. У меня не хватило бы терпения.
Это у Веры! Как раз у нее-то и хватило бы. И к тому же она стала высокой, гибкой девушкой с сильными, стройными ногами. Вот Люся, например, сильно располнела с прошлого года, это ее, правда, не портило, но что балерина из нее не получилась бы, стало совершенно ясно.
На перемене Зойка только что направилась к Вере, но ее отвела в сторону Люся:
— Я в субботу видела Лаврова.
— Где?
— У Автозаводской. Расскажу после.
Зойка удивилась. Почему после?
— Так. Потом увидишь.
Вера спросила с чьим участием шло представление, Зойка ответила и прибавила только, что было очень, очень хорошо. Все остальное вылетело из головы.
Что Люся расскажет после? Почему не сразу, если они встретились и поговорили? Или они не говорили? Значит, Димка в Москве? Или только приехал? А может, и не уезжал? Все это вертелось в мыслях пять, и десять, и пятнадцать раз. Уроки никак не кончались, на переменах очень хотелось подойти к Люсе, но совсем не хотелось, чтобы она увидела, как нужно, как необходимо знать про Димку. Но почему, почему она сказала: «После. Потом увидишь». Только дурную весть откладывают на после. Ах, да зачем расстраиваться, когда ничего еще не известно. А Люся просто не может жить без секретов.
Когда вышли, наконец, из школы и Люся сказала девчатам: «Не ходите за нами, у нас секрет», Зойке сразу стало легко. Ну, конечно, вот так и есть, как будто она не знает Люсю. Сейчас окажется, что Димка передал привет или что-то спросил, а может быть, даже ничего не говорил, вот вам и весь секрет.
— Ну вот, — начала Люся. — Иду я в субботу вечером из кино с… ну с одним человеком. И вдруг почти уже у метро, навстречу пьяная компания. Собственно, не компания, а трое. Я бы и не глянула, но их трое, и они идут неровно, заняли весь тротуар. Ну вот я глянула — а это Димка. Кошмар! Можешь себе представить? Какой-то на себя не похожий. Какой-то пиджак… или спецовка, но главное — лицо. Совершенно не его лицо, понимаешь?
Зойка ничего не понимала. Она ожидала, что угодно: дурное, хорошее, но не это.
— Так почему же это он, — зачем-то проговорила она, — раз не его лицо. Может, ты не узнала?
— Ну что ты? Димку не узнать? Это я к тому, что никогда его таким не видела. Да и он меня узнал.
И Люся с увлечением описала спутников Лаврова: немолодого мужчину, «такого, знаешь, работягу», который шел с правой стороны, и девицу, «тоже, видно, от станка», которая держала Димку слева. И вот когда они встретились, Димка глянул и узнал, и с какой-то улыбкой «ну прямо, знаешь, как у Незнамова из «Без вины виноватые» проговорил: «Бон-жур!»
— А ты говоришь «не он», — закончила Люся даже с обидой, как будто Зойка это утверждала, как будто сказала это не с надеждой, что, может быть, этого и не было. — Мне даже неудобно было перед… этим человеком. А мы-то думали, уехал. Да что это ты? А? Да Зойка, Зоенька, что с тобой?
— Ничего.
— Ну, что ты так огорчилась, Зоенька, ну тебя! Перестань, а то я тоже заплачу.
— А я разве плачу?
— Ну, не плачешь, а еще хуже, — в голосе Люси правда послышались слезы. — Ну что тут такого? Ведь он работает, ну выпили с получки, дело какое! Это даже так полагается у рабочих. Вот и все. Ну, Зойка!
Люся трясла Зойку за рукав, целовала в щеку.
— Ну, поняла? Человек получил получку. Первую, должно быть, получку. Надо ее обмыть. Во! Это называется «обмыть». Просто свинство этого не сделать. А уж ты испугалась.
— Я не испугалась.
— Ну, вот и умница, — Люся опять поцеловала Зойку и стала уверять, что вовсе Лавров и не был пьяный, и напрасно они его поддерживали, он и сам вполне бы дошел.
17
