тонкую шею золото систра, тайно желая, чтобы он подарил её милой Алисе новую жизнь.
Сбрила брови.[142] Раскрасила кистью. Избавилась от прошлых имён. Сорвала покровы. Заглянула в кошмары сквозь призмы вертикальных зрачков. Стала Мэлис[143], рисующей жизнь безликим парадом страстей: от надежд до фатальных трагедий. Одиночкой, бродящей по крышам; изучающей новый, неведомый мир; пьющей брудершафты с луной.
А однажды она запела ту песню…
И чёрная кошка, тонируя солнечным систром, скользнула из тени времён.
_________
_________
_________
Безмолвные воды
_________
- Слегка странный, значит? – приподнял бровь Инкуб, кивая в сторону веранды, где Шарль игриво кокетничал с «дочерьми».
- Ты и сам не менее странный.
- Да... мы все…
Харон, сидя на краю пристани, наигрывал на мандолине[145] тихую, успокаивающую мелодию, погружая в сон души растрёпанных тел. Полдень золотого Версаля навис над их мирным сопением под колыбельную ласковых волн, погрузившей в молчание крики, рыдания, неприятия собственной гибели. Перебирая пальцами струны, Харон с улыбкой смотрел на утопшие плоти, заглядывая в померкшие лица, мысленно поправляя одежды, прикрывая мертвецкий загар, как похоронщик, готовящий в путь своих хрупких детей, целующий холодные лбы под безмолвные тризны. Когда-то давно, испанский пират в щеголеватом махо[146], Перевозчик грабил суда, казнил жизни под ритмы фанданго[147]. С тех пор, встретив сотни изломанных тел, заглянув под покровы ресниц, погрузившись в их боль, собрав илистый пепел со дна многих рек и морей, он сильно изменился. И, несмотря на то, что так же пил без конца и курил толстые горько-ореховые сигары, напитавшие его голос хриплым бурлением, он вдруг научился любить и заботиться о тех, кто был ему дорог. Тех, для кого и играл колыбельную ласковых волн, распуская соцветье души, наполняя косненье лемуров[148] наркозом забвения.
- Ты ведь тот ещё романтик, Харон…
- Если бы не эта мелодия, я бы свихнулся. Они как непослушные дети, которые не хотят ложиться спать. И успокаиваются только под звуки мандолины.
- Под звуки твоей души…
- Душа… я видел много душ, но не знаю своей. Какая она, Гэбриел?
- Словно Роза… - Инкуб улыбнулся своим мыслям, слушая песню Харона.
_________
Убийца
_________
Проснувшись от женского крика, давно ставшего привычным зовом его мобильного телефона, наёмный убийца, Доминик Фэй, положил за губу сигарету, отпивая остывшее кофе, смакуя квинтэссенцию их комбинации[149]. Только после нескольких бодрящих глотков чёрного мокко в дыму он проверил входящие сообщения, с досадой заметив, что сна уже не видать. На блеклом экране высветилось: «Новый заказ. У собора. Через 20 минут».
Докурив, убийца поднялся с кровати и выглянул за окно. Город казался чернее обычного; тихий, как притаившийся зверь. С улиц словно прогнали людей... Доминик жил в однокомнатной квартире над супермаркетом и часто (и не беспричинно) злился на шумных, суетливых продовольственных маньяков. Но сегодня, казалось, мир предпочёл голодать.
Пожав плечами, молодой бродяга, всегда спавший в одежде, накинул на плечи лёгкую кожаную куртку и, надев тёмные «авиаторы», вышел за дверь, напевая мотив «shine on you crazy diamond»[150]. Он всегда ходил в коже и чёрных очках, и ценитель Pink Floyd,
