– И коней моих заведи в стойло, – добавил историк, спешиваясь.
– Конечно, не здесь же их оставлять на радость ворам и разбойникам, – согласился хозяин. – Я сам их отведу, а жена пока проводит вас в комнату.
Он подал какие-то знаки в открытую дверь и принял удила, а историк вошел в прокопченное тепло. Помещение было большим, но если бы не деревянный пол, скорее напоминало бы конюшню. Посетителей Альберт не заметил, лишь хлопотала у камина женщина, видимо, жена хозяина, в длинном грязном фартуке и с кочергой в руке. Оправдывая вывеску, помимо всего прочего присутствовал запах жареной курицы.
– Не желаете с дороги выпить пива? – повернулась к нему женщина.
Альберту очень хотелось пить, и при упоминании пива он даже сглотнул. Сделав знак принести, он уселся на табурет у камина, склонившись к огню, а через минуту уже принял из рук хозяйки большую кружку. Вопреки ожиданию, пиво даже близко не напоминало привычный историку современный напиток. Слишком плотное, даже густое, непрозрачное, оно скорее напоминало квас или брагу. Крепости в нем не чувствовалось и, выцедив наконец эту кружку, особенного опьянения Альберт не почувствовал. Не удивительно, что в некоторых монастырях разрешалось пить пиво даже в пост в неограниченном количестве, подумал он, поднимаясь вслед за хозяйкой на второй этаж. Однако же напала икота, и ободряло лишь то, что средневековое пиво считалось полезным и защищающим от болезней.
Комната была маленькой, с небольшим окном, закрытым ставнями. Судя по запаху, постояльцы справляли нужду прямо в ее углах.
– Подожди! – окликнул Альберт хозяйку. – Помоги снять кольчугу.
Историк сбросил перчатки, снял наручи, наклонился, и хозяйка стащила кольчугу через голову.
– Пусть мне принесут поесть сюда… Хотя нет, здесь слишком воняет, чтобы можно было есть. Я скоро спущусь вниз, пусть приготовят что-нибудь хорошее, – сказал Альберт и недоверчиво посмотрел на хозяйку.
– Вам рыбу или мясо?
– Мясо с чем-нибудь.
– Да, мессир. А вечером я принесу простыни и жаровню, чтобы согреть комнату.
– И еще раздобудь мне чистое нижнее белье и принеси вечером. И пусть после ужина у меня возьмут и постирают гамбезон, а рано утром принесут в комнату. С рассветом я отправлюсь в путь.
– Как прикажете.
Альберт постоял у окна, любуясь внутренним двориком, где копошились в грязи несколько свиней и бегали рыжие куры, потом разлегся на соломенном тюфяке, догадываясь, что ночью будет покусан клопами, но делать было нечего. Много бы дал сейчас Альберт за простой номер в современном отеле. И не надо много звезд, не надо телевизора: Альберт все равно его не смотрел. Достаточно чистой постели, душа, туалета и свежего воздуха. И уж точно без разницы, какой вид из окна, и пусть даже будет шумно. Лишь бы не было ощущения, что ложишься спать в привокзальном сортире.
Примерно через час, после того, как хозяин принес поклажу, Альберт почувствовал, что пора перекусить. Он надел на шею кинжал на шнурке – основной столовый прибор Средневековья – и спустился в харчевню. Зал был уже полон, и на больших гвоздях, забитых в стену, висели линялые куртки, плащи и котомки. Самый разношерстный люд ел и пил, рассевшись на лавках за двумя длинными столами. Хотя больше пил, чем ел – пиво из больших кружек и вино из маленьких, то и дело подливая из кувшинов. Альберт попросил хозяина поставить в углу отдельный стол, и ему тут же собрали его, положив на козлы крышку от бочки. Усевшись на табурет, Альберт налил красного вина из принесенного кувшина в глиняную, в жирных пятнах кружку и отхлебнул немного на пробу. Вино понравилось, и он залпом осушил оставшееся. Стало веселее, но не слишком. Историк вдруг пожалел, что расстался со своими попутчиками, выбранное направление больше не казалось ему правильным, и он еще несколько раз доливал себе вина, пока порядком не захмелел.
Тем временем принесли приличный кусок отварной говядины, жареные бобы с салом и половину пирога с сыром. Альберт ел долго и обстоятельно, за неимением еще не выдуманной вилки ловко орудуя кинжалом и ложкой, и трапеза на время примирила его с непростым положением. Покончив с едой, он откинулся на табурете, прислонился спиной к стене, и стал наблюдать за напивающимся людом. Постепенно прежнее мрачное выражение вернулось на его лицо. Факел, воткнутый в кольцо на стене рядом, потрескивал и чадил, внося смолянистые нотки в общий запах таверны, где кислый дух давно не мытых тел смешивался с дымом от камина, а через открытую дверь кухни несло жареным салом и гарью.
За столами сидело в общей сложности человек двадцать, в основном они орудовали ложками в глиняных мисках, ели кто суп, а кто кашу, и только двоим, видимо, побогаче, хозяйка принесла на больших кусках подсушенного хлеба дымящееся мясо. Однако же и выпивалось немало: взрывы грубого смеха становились все раскатистее.
Входная дверь приоткрылась, впустив поток холодного воздуха, от которого затрепетало пламя факелов, и в таверну вошел монах в черной рясе. Он откинул капюшон, открыв немолодое, красное от холода лицо, и огляделся. Все лавки были заняты. Тогда он внимательно посмотрел на Альберта, подпиравшего локтем щеку, и тихо шепнул что-то хозяину гостиницы. Тот развел руками и молча кивнул на кучу соломы в углу. Помявшись, монах направился было туда, но Альберт окликнул его и жестом пригласил за свой стол, попутно ухватив хозяина за рукав.
– Еще один табурет! – сказал историк, с любопытством разглядывая странника. Возвращаться в комнату не хотелось, а скоротать время с монахом, судя по лицу, не обделенного интеллектом, было бы занятно.
– Садись. Откуда ты? – спросил Альберт. – Выпьешь вина?
– Спасибо, благородный рыцарь. Если вы угостите меня вином и хлебом, я обязательно помолюсь за вас в своем монастыре. Я из аббатства бенедиктинцев недалеко от Тура.
Альберт прикинул, что монах прошел от своего монастыря километров сто, если двигался на запад вдоль реки.
– Неблизкий путь ты проделал пешком… И как тебя зовут?
– Меня зовут Валентин, я богослов и философ. А путь свой я проделал на осле. И надеюсь, этой ночью его не украдут из стойла, и я смогу продолжить намеченный путь, – ответил монах, принимая из рук хозяина кружку с горячим вином.
– Куда держишь путь?
– Хорошо с холода выпить горячего вина с гвоздикой и корицей… – пробормотал Валентин, когда хозяин навис над столом в ожидании заказа. – Подай мне мясную похлебку, если таковая имеется, а если нет, то какой-нибудь каши.
– Принеси-ка ему бобов с салом и сырный пирог, как приносил мне, – добавил Альберт. – Я угощаю.
Валентин прижал губы к кружке и долго пил маленькими жадными глоточками. Блаженно прикрытые глаза застилал душистый парок.
– Три дня прошло с тех пор, как я покинул аббатство, – наконец произнес он уже другим, потеплевшим голосом. – К счастью, ни разбойников, ни англичан на своем пути я не встретил, хвала Господу нашему.
– А куда путь-то держите? – Альберт сам не заметил, как под действием неуловимого обаяния монаха сбросил напускную грубость рыцаря и перешел на 'вы'.
Богослов замешкался, виновато опустил глаза и ответил:
– Мне надо в Брессюир. А скажите, благородный рыцарь, как вы думаете, освободит ли Бертран этот город?
Альберт вздрогнул. Несомненно, само провидение послало ему этого монаха.
– Обязательно, – ответил он. – Но, думаю, не сейчас, а несколько позже. Надо подождать.
– Ждать нельзя… Монах нашего ордена, более того, нашего аббатства, оказался в беде, – лицо богослова болезненно исказилось.
– Вы хотите его спасти? – Альберт зачем-то перешел на шепот.
– Мне надо с ним хотя бы поговорить… Однако если наши рыцари займут город, можно попытаться и спасти. Вы поняли о ком я говорю?
