дубинкой: – Возьми его коня под уздцы-то, пока он не опомнился.
Человек в войлочной накидке подскочил к Альберту и цепко ухватил лошадь.
– Монахов трогать нельзя, – сурово сказал Альберт и скосил глаза на Бланку. Девушка сидела бледная, похоже, она уже предполагала, чем это все для нее закончится. На Альберта она не глядела.
– А мы тебя и не тронем, – усмехнулся главарь. – А то, что лошадь заберем, так для твоего же блага, потому что говорится в Святом Писании, что легче верблюду пройти в игольное ушко, чем богатому попасть в царствие небесное. И девицу мы заберем – монахам все равно женщины не нужны, – он захохотал.
– Послушай меня, богослов, лошадь мне не так жалко, а вот девицу вам лучше отпустить, – сказал историк. Он лишь тянул время, чтобы разбойники отложили оружие и принялись за грабеж. Тогда-то Альберт и рассчитывал достать 'скорпион'.
– Отпустим. Потом, – сказал главарь и крикнул: – Ну что встали, налетай на повозки, стаскивайте монаха с лошади, а ты, – он показал грязным пальцем на Бланку, – иди-ка сюда.
Альберт устало вздохнул, покрепче ухватился правой рукой за рукоять своего необычного цепа, а левой сбросил мешковину. Увидев расширившиеся глаза оборванца, державшего коня, он быстро опустил ядра ему на голову и, прежде чем мешковина упала на землю, направил коня к лучникам. К счастью, они оказались тугодумами и повалились под свист железных ядер, даже не успев поднять луки. Главарь же метнул во всадника топор. Альберт видел замах и пригнулся, топор просвистел мимо, зацепив лишь куколь.
– Налетай на него! – закричал главарь, оставшись без оружия, и бандиты устремились к Альберту. Историк все-таки получил несколько ударов дубинками по ногам, прежде чем отправил двоих разбойников на тот свет, остальные же, включая главаря, поспешно нырнули в лес. Хоть и было видно, как мелькают среди деревьев их рыжие куртки, никого преследовать Альберт не стал. Он повернулся к обозу. Вся труппа высыпала из фургончиков и почтительно молчала. Бланка странно улыбалась.
– Я же говорила, что если это и монах, то только рыцарь-госпитальер, – гордо сказала она в наступившей тишине, обращаясь к вознице.
– Я бретонский рыцарь, – скромно произнес Альберт, – и лишь волей случая одет как монах- бенедиктинец. Свои доспехи я вынужден был отдать победителю, проиграв честную схватку. Ряса лишь укрывала меня от холода. Однако если у вас найдется для меня обычная теплая одежда, я бы переоделся в нее и сопровождал вас до города Тура.
Артисты разразились радостными криками, и кто-то тут же полез в фургончик в поисках одежды. Вперед вышел худощавый горбоносый мужчина и, держась на почтительном расстоянии, поблагодарил Альберта в изысканных выражениях.
– С таким монахом мы доберемся до Тура без проблем, – добавил он. – И еще спасибо, что спасли Бланку – это моя племянница.
Альберт сошел с коня и, бросив горбоносому поводья, отправился переодеваться.
Ему вынесли просторную коричневую куртку, штаны какой-то фиглярской расцветки, шерстяной плащ и засаленный чепец. Альберт переоделся, оставив на себе лишь подкольчужник. Все-таки в схватке с лесными людьми он мог спасти хотя бы от кинжала. Чепец же одевать не стал, предпочел накинуть капюшон куртки. Теперь можно было продолжать путь, артисты еще немного погалдели и расселись по своим повозкам. Монахов Альберт решил не дожидаться, тем более что они могли сделать крюк и поехать другой дорогой. Их можно потом разыскать в Туре, или уже в монастыре. Собственно, они нужны только для представления аббату, но в крайнем случае можно будет предстать перед настоятелем самому, не дожидаясь чересчур пугливых монахов.
Через час труппа выбралась из леса, путь шел среди полей и голых темных виноградников, а с закатом был сделан привал рядом с ветряной мельницей. Фургончик артистов не самый лучший дом, но все же лучше, чем голая земля. К тому же по пути было набрано много хвороста, и вскоре запылал костер. Вот только жарить на нем было особо нечего – артисты варили горох. Но все возлагали большие надежды на Тур и, поедая пустую похлебку, мечтали, как следующим вечером будут есть свиные ножки. Начало декабря – как раз время убоя свиней, и цена на свинину хорошая.
Альберт держался особняком, ему не досаждали, очевидно, полагая за ним право держаться в стороне в силу знатного происхождения. Однако любезно предложили похлебку в деревянной миске, присовокупив кусок колбасы, видимо, за помощь от разбойников. Под скрип мельничных крыльев Альберт съел и то и другое, захотелось спать, и только он собрался залезть в какой-нибудь фургон на ночлег, как услышал за спиной мелодичный голос Бланки.
– Значит, гадание сбывается, рыцарь, – девушка присела рядом.
Альберт вспомнил их разговор в лесу и ответил с улыбкой:
– Больше чем на две трети оно не исполнится. Не знаю, что может случиться, чтобы я поднял руку на такую славную девушку. Наверное, это невозможно.
– Гадание – лишь намек, оно не говорит прямо. Может быть, это образно, может, ты разобьешь лишь мое сердце, – она пытливо заглянула Альберту в глаза.
– Ну, если образно, то может быть… – Альберт смутился и сцепил пальцы. – Однако и сердце твое мне совсем не хочется разбивать. Я – человек из другого мира.
Бланка истолковала слова насчет 'другого мира' по-своему.
– Я понимаю, что простая девушка и рыцарь не будут вместе… А насчет разбитого сердца… Так же, как завидна участь рыцаря, погибшего в бою, так возвышенна участь девушки, погибшей от любви…
– Интересно, каким образом тебе удастся меня спасти? – Альберт попытался перевести разговор на другую тему. – Это действительно интересно.
– Ты сам сказал: пути Господни неисповедимы. Может быть, я выхожу тебя после ранения или спрячу от врагов. Теперь я твоя должница… Этим-то что, – она повернула голову в сторону балагурящих у костра артистов, – им настоящая опасность не угрожала, с них и взять-то нечего. Ты спас только меня.
– Долг рыцаря я, по крайней мере, выполнил, – сказал Альберт и вдруг почувствовал, как сдавило голову и отяжелели веки. Но отнюдь не от присутствия девушки – с ней он мог говорить, казалось, целую ночь; похоже, сонливости добавляло зеркало, отзывая в привычный мир.
– Я тоже все выполню, рыцарь, не сомневайся. Даже если ты меня потом убьешь. Ведь единственный раз в жизни настоящий рыцарь так близко ко мне.
– Где мне лечь спать? – Альберт с трудом поднялся на ноги.
– Ты уже хочешь спать? – в ее голосе зазвучала обида.
– Я должен. Хотя там, откуда я родом, у меня давно не было таких прекрасных вечеров с такой обворожительной дамой.
– Дамой… – мечтательно повторила Бланка, и в лунном свете Альберт различил легкий белый пар ее дыхания. Но через секунду глаза ее опять потускнели. – Ты можешь лечь в любом фургоне, где тебе понравится. Уверена, никто не будет мешать.
Она повернулась, теснее закуталась в плащ и медленно пошла в поле, куда уже не добирался свет от затухающего костра.
4
Альберт был взволнован. Стычка с разбойниками уже забылась, казалась обыденной, а бередила душу встреча с Бланкой, лишний раз подтверждая, что опасней женщины никого для мужчины нет. Все утро историк не находил себе места и чувствовал, что впервые по-настоящему хочет вернуться в средневековье. Альберт пытался отмахнуться от этой мысли, но отмахнуться не получалось.
Чтобы отвлечься, Альберт начал гадать, какой же сюрприз принесет ему вечерняя встреча с Жан- Пьером. Продолжая незаконченную фразу отшельника 'Дело в том, что управляющий…' историк ушел в сад, и его фантазия расходилась от слов '…беглый каторжник' до '…инопланетянин'. За этими размышлениями Альберт сам не заметил, как вернулся во двор и обнаружил там предмет размышлений. Филипп тоже заметил историка и направился к нему быстрым шагом.
– Николас пришел в себя и рассказывает удивительные вещи! – возбужденно заговорил управляющий. Это возбуждение несколько не вязалось с его обычной ленивой гримасой. – Крушаль только что приехал из больницы и теперь ищет вас, чтобы все рассказать.
– А какое это может иметь отношение ко мне? – невинно спросил Альберт.
