Как ни спешу — ты уже здесь,встречным парком дыша.В облике есть странная смесьстарта и финиша.Сразу берешь верхнее до,правда, с оглядкою.На голове умной гнездос видною прядкою.…Возле метро в стае дворнягмного породистых.Сей молодняк, слёт доходяги оборотистых,тоже бежит в морось и мглумимо накачанныхвпрок аспирином роз на углу,свежих не в меру,будто Бодлерув гроб предназначенных.2Если возьму и окликну — а тывдруг не оглянешься,где-нибудь в рощах временКалиты так и останешься,зело обучена берестянойграмоте филькиной.Сердце твое мне подкормкою — нос едкими шпильками.…Манна блестит в шкурах жнивьябурого, рыжеговозле заброшенного жилья,где разве мышь жива.И в этом событии — жизни естьвторое дыхание,твердое алиби смысла, весть,обетование.
НОВОГОДНЕЕ
В столичных шалманах времен демократиигужуется много сомнительной братии,чье рыльце в пушку и в кармане зеленые.Но прочих нелепее мы — опаленныесвоими надеждами, будто конфоркамитех кухонь, куда пробирались задворками.Над хвоей куничьей с алмазною крупкою,где Коба, зверея, попыхивал трубкоюи где величаво при всем слабоумиипо праздникам гыкали-квакали мумии,днесь слишком заметно мельканье бесстыжегопод прежними звездами Толика рыжего,с которым грозит нам за годы немногиестать новым открытием в антропологии.В своих новоделах развесив теперичаубойные ряшки Петра Алексеича,Россия ложится, и флот заодно,вся запеленгованная — на дно.30. XII.1996
ЗАКОЛДОВАННЫЙ ДОМ
Твои глаза смиренные, стальныеглядят в окно на падающий снег.И улицы полуживые