В световом году: стихотворения

ну а потом — от торца к торцу.
Где теперь зыбкая эта
ночью скользившая по лицу
чересполосица света?

22. IX.1997

ВОЗВРАЩЕНИЕ С ОСТРОВА ЦИТЕРЫ

Четверть века минуло, а всё не позабыта
ты, меня тянувшая за город в конце
нудного семестра — в омут малахита
с годовыми кольцами где-то во дворце
графа Шереметева; и хотя народы
ныне перемешаны, у тебя как раз
много было русскости, кротости, породы
прямо в роговице серых-серых глаз.
Даже я поежился перед их пытливыми
огоньками слезными, памятными впредь.

В молоке с рогатыми ветлами и ивами
можно неотчетливо было разглядеть:
на подходе к берегу придержали весла
немногоречивые тени в париках —
видимо, приехали повидаться просто
с вороньем некормленным в низких облаках
— с острова Цитеры. Помнишь, как приметили
две бесшумных шлюпки — по бортам огни.
С той поры опасные мы тому свидетели,
и притом одни.

«Пока беспокойный рассолец…»

Пока беспокойный рассолец
в крови моей всё голубей,
и я, как к полку доброволец,
приписан к словесности сей.

И морок мелодии, лада
— свободы моей зодиак.
Не надо, не надо, не надо
и думать, что это не так.

Искусство сродни любомудру,
который, сбежав с кутежа,
почил от простуды поутру,
с княгиней впотьмах ворожа.

Мечтатель в открытой манишке
к любимой бежал через двор
и вдруг — уподобился льдышке
и Музу не видит в упор.

Враз суетен и неотмирен поэт,
на недолгом веку
у замоскворецких просвирен
и галок учась языку.

БЕЛКА

Белка лапкой-грабкой стучит в стекло,
по которому целый день текло.

Я один в своей конуре, и мне
машет ель седым помелом в окне.

Поминаю тех, с кем свела судьба,
кто полег, меня обойдя, в гроба —

и чубастый гений с лицом скопца,
и другой угрюмый ловец словца.

Как когда-то за бланманже барон