Дельвиг пообещал, что онповидаться явится, померев,за чекушкой — то же и мы… Нагрев,так никто с тех пор и не подал знак,не шепнул товарищу: что и кактам — но глухо молчат о том.Так что я все чаще теперь с трудомуловляю воздух по-рыбьи ртом,осеняясь в страхе честным крестом,по сравненью с ними, считай, старики ищун закладок в межлистье книг.Горстка нас — приверженцев их перу,да и ту, пожалуй, не наберу.Проще на дорожку из здешних местсобирать по крохам миры окрест.
ОГОНЕК
Под парусами снежных осыпейс простертых лап, когда светаетили становится еще темней,куда ж нам плыть?.. Никто не знает.Одни по насту задубеломуцеленаправленно дворняжкибегут, как — черные по белому —из той прославленной упряжки,когда по снежным дюнам Арктики, где день еще не начинался,при полыхании галактикиКолчак на помощь Толлю мчался.И заносили хлопья крупныебуссоль, планшеты, строганину.Во сне и под двумя тулупамизнобит — или толкает в спинуневероятное грядущеес его любовью,с послерасстрельною, несущеюстремниной — подо льдом — к зимовью.Багровый, добела оранжевыйв снегах покорных,должно быть, оторвался заживоот тех — что возле чудотворных,то в чаще навсегда скрывается,то вдруг соскальзывает с ветки,то нестерпимо разгораетсяв грудной, тряпьем накрытой клетке,на склонах кладбища — под стать крылу —дрейфует огонек купины.И стало слышно где-то около,как раскатились в детстве по полурождественские мандарины.
МИНУС ТРИДЦАТЬ
Тишина, озвученная лаем,мы его дословно понимаем,запросто берусь перевестипро войну миров — и пораженьенашего, чье кратное круженьеу вселенной было не в чести.Поминают сплётные дворняжкииз давно распущенной упряжкиогонек последней из застав,где когда-то грешники спасались.А по хвойным лестницам металисьбелки, сатанея от забав.
