Затем я чихаю. Аромат лосьона после бритья Бермудного Парня задерживается в пазухах, как вонь скунса, сухая трава, в которой я лежу, пахнет пылью и сеном, и, хотя слой дыма на уровне земли слишком тонкий, чтобы его учуять, он достаточно едкий, чтобы жечь мои ноздри, как запах перца хабанеро[83]. Неудержимые сопли превращают меня в пародию на красноглазого аллергика из телевизионной рекламы антигистамина. Я уверен, что меня не услышат с любого значительного расстояния, но кладу оружие на землю и закрываю лицо руками, заглушая звук, радуясь тому, что это исключительно сухие сопли.
Если бы я был Бэтменом, мой плащ уже был бы в огне.
Неожиданно появляется лёгкий ветерок. Трава вокруг меня дрожит и волнуется к югу и востоку. А бриз становится сильнее. Говорят, огонь может возникнуть в природе от одного лишь ветра, но я думаю, что для этого должна быть та ещё гроза с молниями.
К моему удивлению, отвлёкшись на мгновение от насморка, я замечаю, что невидимый ветер даёт свой эффект, когда проносится через «Уголок Гармонии» с северо-запада, с моря, через холмистые луга. Языки пламени с большей жадностью пожирают траву и становятся выше, срывают горящую кору с крупноплодного кипариса, и она, поражённая огнём, перелетает по воздуху над головами тех, кто борется с огнём, заражая траву, которая находится за ними. Новый дым не взмывается вертикально, вместо этого поднимается под низким углом, и мягко перемещается, клубясь, в сторону автоцистерны, в сторону команды, создающей барьер для огня.
Я добиваюсь такого хаоса, какой мне нужен. Проблема в том, что включить хаос можно, но выключение контролирует сам хаос.
Эд, которого когда-то звали Аладдин, – первый искусственный интеллект, который я когда-либо знала. Возможно, если Гарри убьёт Хискотта, и если я проживу достаточно долго для того, чтобы увидеть мир, превратившийся в сплошной тематический парк научной фантастики, к чему он, кажется, стремится, то, вероятно, в один из дней узнаю их не одну дюжину. Позвольте сказать, если их всех будут производить такими же славными, как Эд, то я ничего не имею против.
Так что, когда он огорошивает меня ужасными новостями – что если ФБР когда-нибудь узнает, куда делся доктор Хискотт и чем он занимался последние пять лет и всё такое, они изолируют навсегда всю мою семью в карантине – Эд просит меня сесть за одну из рабочих станций в комнате для наблюдения за сферой. Когда я паркую свою пятую точку на стул, компьютер включается, хотя я его даже не трогаю.
Несмотря на то, что всё долбанное правительство кинет мою семью в тюрьму всех тюрем, Эд говорит, что мой Гарри Поттер, привлекательный сам по себе, не только тот, кто может нам помочь, что есть что-то ещё. Ну, как можете представить, я должна узнать, кто же он.
– Начнём с начала, – говорит Эд.
На экране компьютера появляется фотография лица Гарри в желтом коридоре, где лежит мумифицированный Орк.
– У тебя повсюду камеры, а?
– Не везде. Где бы ни находилась камера наблюдения, или компьютер, подключённый к Интернету с установленным «Скайпом», или сотовый телефон с камерой, где угодно в мире, – это мои глаза.
– Ого. Тогда у тебя возможностей выше крыши. Полагаю, вместе с искусственным интеллектом, который почти такой же, как естественный интеллект, это всё может показаться достаточно сильным, чтобы бросать в дрожь.
– Тебе бы хотелось, чтобы я вместо этого был слепым, Джоли Энн Хармони?
– Ну, сейчас я воспринимаю это серьёзно. Нет, Эд, я бы не хотела, чтобы ты был слепым. Я просто надеюсь, что ты никогда не будешь подглядывать за мной в ванной или где-то ещё.
– Камеры наблюдения в ванных комнатах не установлены, и там нет компьютеров с установленным «Скайпом».
– Ну, полагаю, что обычно так и есть.
– Если ты берёшь в ванную смартфон, то я бы посоветовал тебе держать его выключенным.
– Конечно.
– Я гарантирую тебе, Джоли Энн Хармони, что лично мне не интересно наблюдать за людьми в ванных комнатах.
– На самом деле, Эд, я и не думаю, что ты этим занимался. Извини, если тебе показалось, что я подумала, что ты извращенец или что-то в этом роде. Я подумала о том, что некоторые другие искусственные интеллекты когда-нибудь могут не быть такими же почтительными, как ты.
– Здесь есть, что обдумать. Я не могу поручиться за стабильность всех будущих искусственных интеллектов.
На компьютерном мониторе фотография Гарри в жёлтом коридоре сменяется другим его фото, которое выглядит так, как будто взято из газеты.
Эд говорит:
– Реальное имя Гарри – Странный Томас.
– Странный?
– Очевидно, происхождение этого имени – длинная история. Сейчас у нас нет на неё времени.
– Как ты узнал его имя?
– Я применил программу для распознавания лиц ко всем фотографиям в файлах отдела транспортных средств Калифорнии, но не смог найти его.
– Там, должно быть, миллионы картинок. Сколько это заняло?
– Семь минут. После этого я провёл поиск оцифрованных фото-архивов «Ассошиейтед Пресс».
Фотографии исчезают и проигрывается какое-то видео, сюжет из телевизионных новостей о событиях, происходивших примерно восемнадцать месяцев назад, об ужасной стрельбе в торговом пассаже в Пико Мундо, сорок один раненый и девятнадцать убитых. Полицейский говорит, что было бы куда больше жертв, если бы не действия одного храброго молодого человека, которым оказывается Гарри. В смысле, Странный Томас. Полицейский говорит, что могли бы погибнуть сотни, если бы Томас не сбил обоих стрелков и не расправился с грузовиком, набитым взрывчаткой и всё такое. Репортёр сообщает, что Томас не будет говорить с прессой, и что Томас заявляет – он не сделал ничего особенного. Томас говорит, что любой сделал бы то же самое. Репортёр говорит, что Томас настолько же стеснительный, как и отважный, но, несмотря на то, что я ребёнок и всё такое, я знаю, что правильное слово – не стеснительный.
Раньше, вы должны помнить, я объясняла, как я любила его, потому что он казался храбрым, добрым и милосердным, ещё и потому, что в нём было что-то ещё, что-то другое. И вот оно. Я знаю, что он не бросит нас. Я знаю, что он не убежит просто так и не будет спасать себя.
Эд говорит:
– Я показываю это тебе, Джоли Энн Хармони, потому что несмотря на всю твою храбрость и хитромудрые разговоры, не смотря на тот факт, что я не обнаружил феромоны, связанные с ложью, я обнаружил феромоны, связанные с безнадёжностью. У меня возникло к тебе чувство привязанности, и для меня так больно знать, что ты находишься на грани потери надежды.
– Хватит, – говорю я ему.
За все эти годы, что Хискотт проникал в меня, чтобы жить через меня, была всего одна вещь, которую я не позволяла ему знать: как это чувствуется, когда я плачу. Мои слёзы – только мои, не его, никогда не будут его. Я сохраню их навсегда, вместо того, чтобы позволить себе слабость почувствовать их тепло, когда они скатываются по щекам, или ощущать их вкус в уголках своего рта. Если вы по-настоящему хотите знать, я думаю, что если когда-нибудь освобожусь, то могу обнаружить, что я сдерживала свои слёзы так долго, что больше не могу плакать, что я сухой камень, и из меня ничего больше нельзя выжать. И всё же сейчас моё зрение размывается, и появляются слёзы, слёзы надежды и счастья, несмотря на то, что ничего ещё не закончилось.
