дотянуться до своей добычи.
В периоды цветения, которые в тропических краях следуют один за другим, для привлечения крылатого племени — бабочек, стрекоз и прочих насекомых — достаточно цветов, но в другое время приходится прибегать к приманкам. Мы устраивали приманки на ближних ветках, до которых можно было достать рукой, или на перилах помоста.
Приемы эти принесли такой большой успех, что позднее их стали применять многие энтомологи, и не только в Америке, но и в других частях света. Здесь не место рассказывать о приключениях, которые при этом случались с другими охотниками. Достаточно заметить, что благодаря нововведениям я поймал большое количество Морфо.
Ловля бабочек облегчила материальное положение моих ловцов — ссыльных: ведь тогда Морфо считались редкостными бабочками, и я мог щедро платить за них.
Когда я уехал из Гвианы, мои бывшие помощники не прекратили своей охоты и продолжали регулярно посылать мне насекомых.
Хочу дать пояснения. Все мои подручные принадлежали к числу тех ссыльных, которых вскоре должны были освободить; но и после своего освобождения они остались в Гвиане и еще лет десять — пятнадцать снабжали меня бабочками. Близ Эрминского водопада бывшие заключенные построили поселок и добывали себе средства к существованию охотой на бабочек.
Благодаря моему почину Морфо, до тех пор считавшиеся редкими бабочками, наводнили рынок — и настолько, что совсем обесценились. Мне пришлось умолять своих охотников не присылать этих бабочек в таком большом количестве. Дело дошло до того, что добыча Евгении стала почти обыденной. Евгения очень красивая бабочка светло-голубого, серебристого цвета. Окраска эта, может быть, и не столь блистательна, как у Менелая или Ретенора, но все же великолепна.
Долгое время я слышал о ней как о бабочке почти легендарной. Мне было известно, что в Нантском музее имелся один экземпляр самца и один экземпляр самки и что оба эти экспоната в результате чьей-то плачевной небрежности рассыпались и прах.
Некоторые энтомологи, в том числе знаменитый Фрусторфер, даже отрицали существование этого вида и считали его синонимом Адониса.
Я, со своей стороны, диву давался, что мои охотники ни разу не поймали эту бабочку, тогда как им попадалось в руки большое число Морфин.
И вдруг я разгадал эту загадку.
Однажды, сопровождая своего сослуживца, который тоже страстно увлекался охотой, но охотой за дичью, я попал с ним в район Белых песков. Было шесть часов утра. Я еще никогда не гулял здесь так рано; обычно я приходил часов в девять, так как самые красивые Морфины летают, когда солнце поднимается уже высоко. И я был крайне удивлен, что за те десять минут, которые длится в Гвиане рассвет, перед моими глазами как молния промелькнули голубые бабочки.
Сперва я подумал, что это Менелай, очень ранняя бабочка. Потом спохватился, вспомнив неоднократно читанное мною описание Морфо Евгении, и на следующее утро пришел с сачком, которым обычно мы ловили Морфин (сачок с длинной рукояткой и более широкий, чем другие сачки).
В первый же день мы поймали несколько экземпляров Евгении — самцов и одну самку, красивейшую бабочку, только что вышедшую из куколки. Эта самка летала очень высоко, я досадовал, что не распорядился устроить помосты в районе Белых песков. Но я все еще не понимал, что Морфо Евгении летают только на заре. Я воображал, что в эту пору они оказались здесь случайно, — оттого, что как раз в это время вышли из куколок.
И только к концу моего пребывания в Гвиане я уразумел истину: эта красивая бабочка, окраска которой имеет все тона опала, любит лишь сумеречный свет раннего утра.
Последние картины Гвианы
Я уже рассказал о жизни интереснейших существ, именуемых насекомыми, и с должным восхищением отозвался о бабочках — представительницах подсемейства Морфин. И все же я чувствую угрызения совести: сумел ли я нарисовать достаточно яркую картину Гвианы, подчеркнул ли особенности этой страны и, главное, опасности, с которыми сталкиваешься там на каждом шагу, даже когда путешествуешь с сачком для ловли бабочек в руках?
Меня смешат некоторые журналисты, заявляющие с пренебрежительной усмешкой: «Ловля бабочек? Приятное и безопасное занятие». Правда, они обычно не заходят дальше улицы Реомюр и бульвара Сен- Жермен; слушая этих людей, мне хочется посоветовать им прогуляться по Белым пескам. Они поняли бы тогда...
Я заговорил о Белых песках, но правильнее было бы послать их в девственные леса — это жуткое убежище змей.
Кстати, упоминал ли я о змеях? Конечно, я рассказывал о том, как один из моих охотников явился ко мне с огромной мокасиновой змеей, обвившейся вокруг его худого тела. Но ведь следовало бы рассказать и о моих личных столкновениях с этими страшными пресмыкающимися, некогда искушавшими нашу праматерь Еву.
Быть может, еще не поздно исправить эту оплошность.
Однажды, пробираясь на пироге близ берега реки, я увидел, как с ветки дерева скатилась маленькая змейка из тех, что зовутся змеями-лианами. Она упала прямо в пирогу. Я не струсил: зубы ее слишком малы и потому вряд ли могут быть опасны.
Но не все маленькие змеи безвредны. Змея-минутка считается самым маленьким пресмыкающимся на свете. Она раза в четыре тоньше обычного карандаша, а длиной не больше его. Однако этой змейки очень боятся, так как ее укус влечет за собой почти мгновенную смерть. Но по-настоящему эта змея опасна лишь для сборщиков фруктов, которых она может укусить в руку, не защищенную одеждой. Случай, как видите, довольно редкий.
Более неприятной оказалась моя встреча со змеей-лианой. Я охотился в Ботаническом саду Сен- Лорана за парусником Анхизием. Видя, что у самого дерева порхает бабочка, я взмахнул сачком и ударил им по ветке. Сделано это было довольно ловко, и бабочка оказалась в сачке, но в ту же минуту я почувствовал на своем лице омерзительное прикосновение змеи-лианы, падавшей на землю. Бабочка упорхнула, но я успел накрыть сачком змею. Стоит ли говорить о том, что прекрасная шелковая сетка была изодрана в клочья рассвирепевшим пресмыкающимся...
Не теряя ни минуты, я одной рукой срезал ветку и сделал из нее рогульку, называемую местными жителями «фурка» (ею зажимают голову змеи, тело которой обвивается вокруг палки), и с торжеством притащил домой мою нежданную добычу.
В другой раз я преспокойно охотился возле нижней веранды своего дома за бражниками, летавшими над петуниями, специально высаженными в ящики. После резкого удара сачком по одному из растений я с удивлением увидел, что к моим ногам упала красивая сорокасантиметровая коралловая змейка, до тех пор искусно прятавшаяся. Я оглушил змейку ручкой сачка. Меня соблазнили живописные красные и черные кольца, украшающие ее туловище, и я отнес змейку в свою лабораторию.
Хотя я и не питал особого интереса к змеям, но все же заспиртовал наиболее примечательных и привез во Францию десятка два банок со змеями.
Расскажу по этому поводу забавную историю. В 1908 году известный американский натуралист, специалист по пресмыкающимся, явился ко мне, узнав от сотрудников Естественно-исторического музея, что у меня имеются змеи, и купил несколько образцов. Я не вспомнил бы о нем, если бы не его странная манера выбирать змей.
Он потребовал у меня большой таз и вытряхнул в него содержимое всех моих банок. Затем засучил
