произведений других творцов музыки. Он не обидел вниманием и Ореста, стащив у него целую строку из «Голубой мелодии». Георгий кричал что-то о творениях Канта, Фалеса, ругал Маркузе и с ним бунтарей новой мысли: Клавеля, Леви, Блескина, Глюксмана и еще с дюжину никому не известных «творцов идей разочарования и иллюзорных мифов в стиле потерянного поколения». Юрий выкрикивал что-то о полной бесталанности нашего века на поэтической ниве. Потом он обругал почему-то Нестора Кукольника за то, что тот осмелился при великом Пушкине быть салонным душкой-поэтиком. И в угаре вдохновения, встав на стул, он, перекрывая пьяный шум, продекламировал:
Сделав пушкинский жест, точно такой, какой юный Александр сделал в лицее перед Державиным, Юрий чуть не свалился со стула. Хорошо, что Пат поддержал. Все зааплодировали. А Пат спросил:
— Ты, значит, не только инспектор, а еще и поэт!? — И пощупал пиджак Юрия осторожно, будто это была шкура живого тигра.
— Да, я — поэт! — заявил гордо Юрий, выпятив грудь. В этот момент он ощутил щипок выше локтя. Это Орест в пьяном состоянии трезво намекал на осторожность. И, поправляясь, поэт пробормотал недовольно: — Мечтал в юности стать поэтом… Да… — С горечью махнув рукой, он сел и закрыл ладонями глаза.
Пат участливо оторвал руки Юрия от лица и проговорил:
— Ты не плачь. Я запомнил, что ты поэт. Я тебя ко двору представлю…
Это был последний проблеск реального сознания перед окончательным пьяным провалом. Дальше все покатилось без осознания реальности, без тормозов, как в старом анекдоте про автомобиль, спущенный с горы Арарат. Когда половина канистры опустела, на гостей вдруг стал наваливаться сон. Увидав это, Пат со всей силы грохнул по столу кулаком и громко просипел:
— Айда за мной! Я вам сейчас устрою баиньки, как королям!
Следуя за Патом, все перешли улицу и остановились у особняка, такого же, как и у Пата. В окнах горел свет. Сделав жест «тихо», Пат подкрался к окну и вдруг отчаянно, со всей силы затопал ногами, засвистел, заулюлюкал, словно выгонял из норы загнанного барсука:
— Улю-лю! Ай-ай-ай! Тью-тью! Кышья! Кышья! Фью! Фью! — и еще абсолютно непереводимый для печати набор восклицаний и междометий.
Из двери выскочили три фигуры, как тени, и в панике метнулись в темноту. Пат дико захохотал и несколько раз выстрелил из пистолета вдогонку убегавшим.
— Прошу гостей к королевскому ложе! — Распахнул дверь и шикарным жестом пригласил Пат друзей в дом.
Нутром своим друзья почуяли: Пат ради них совершил сейчас нехороший поступок, но им так сильно хотелось спать, что привередничать они не стали и без церемоний вошли в дом.
Посреди ярко освещенной комнаты стоял стол, а на нем большая миска, доверху наполненная черепашьими яйцами.
— Жрали черепашьи яйца, инженеришки несчастные. Запрограммированы на интеллигентов, на людей хотят быть похожими. От черепашьих яиц не поумнеешь! Ха-ха — И добавил из французского юмора: — Сколько голову ослу не мой, мысли у него не станут чище!
В комнате по углам стояли три кровати и Пат, указав на них, пропел:
— Баю-бай-баюсеньки! — И этим доказал: в какую бы профессию ни ушел человек из детства, детские привычки и способность к игре останутся в нем навсегда.
И закончился бы этот вечер благополучно: гости легли спать, а хозяева ушли бы на покой, кабы не совесть поэта, неизвестно какими путями пробравшаяся в его сознание, где она и засверлила, и заверещала, то есть заставила говорить.
— Надо сначала выяснить, а потом и — бай! — заявил вдруг заплетающимся языком Юрий.
— Что выяснить? — встревожился Пат.
— Может, ты ранил человека, и он сейчас истекает кровью на дороге.
— Какого человека? — удивился Пат.
— В какого сейчас стрелял, — пояснил поэт. В подсознании его, как и у многих поэтов, жила злая мысль: каждая вторая пуля летит в поэта, поэтому он ненавидел выпущенных на волю пуль. — Мы тут собрались баиньки, а он кровью истекает…
Пат захохотал.
— Какой человек? Это же декорация! Интеллектуальная фикция! — и Пат обматерился.
Непочтение к интеллектуалам задело Юрия. Еле справляясь со своим артикуляционным аппаратом, он категорически заявил:
— А мы не ляжем, пока не убедимся, что он живой! — И поглядел на своих друзей, ища у них поддержки.
— Ага… угу, — промычали в подтверждение те, хотя и не поняли: зачем среди ночи разбирать эту историю, если завтра вновь будет день.
— Да вы что, ребята? Это же декорация! — попытался вразумить их Пат. — Баю-бай!
— Инженер — декорация! — еще более возмутился поэт. — Да как ты смеешь говорить такое! — Губы поэта затряслись от гнева. Он встал и хотел было направиться к выходу, но тут «на сцену» явился Масси. Он ехидно глянул на Пата и, словно жестоко мстя ему за что-то кровное, злорадно и мерзко пропел тонюсеньким голоском, как комар-кровосос:
— Он про-о-омахну-у-улся-а…
Пата словно ужалила змея! Он подскочил к Массимо и свирепо заорал:
— Я промахнулся? Я?!
— Да, промахнулся, — тихо прогнусавил Масси.
— Дерьмо! Ты знаешь, что я самый меткий стрелок во всей Азии, на Ближнем Востоке, в Америке, Африке и даже в твоей Сицилии? Как ты мог про меня сказать: промахнулся! — И Пат, возбужденный от возмущения, забегал вокруг сжавшегося в комочек Массимо, потрясая пистолетом. Потом его взгляд неожиданно остановился на миске с черепашьими яйцами. — Я тебе сейчас докажу, что я не промахнулся! — Схватив за плечи Массимо, он припечатал его к стенке: — Стой, не двигайся! Потом взял из миски яйцо и установил его на голове Массимо. Яйцо, утонув в пышной копне массимовских волос, выглядывало из них, как серп месяца на темном небе.
Отмерив несколько шагов от цели, Пат поднял пистолет в намерении выстрелить в яйцо, вздрагивающее на голове Массимо, но поскольку тот дрожал, как лист на ветру, яйцо скатилось с головы на пол. Тогда Пат поставил на голову приятеля новую цель, но и на этот раз яйцо свалилось до выстрела. Эта операция повторялась до тех пор, пока не кончились в миске яйца. Тогда Пат схватил пустую миску и нахлобучил ее на голову Массимо, она легла плотно и крепко, как каска пехотинца.
Кто знает, промахнулся бы тогда Пат или нет, но вероятность собственной гибели Массимо ощутил явно! Он побелел от страха и сбросил с головы миску, которая с грохотом покатилась по полу под кровать. Пат, кряхтя и матерясь, достал миску из-под кровати и хотел было снова напялить ее на голову Масси, но тот буквально взбунтовался:
— Не надо! Не буду! — истерично верещал он, подпрыгивая на месте, как лягушка.
— Что!!! Не будешь?! — Лицо Пата налилось кровью. Он сжал пистолет так, что хрустнули пальцы, и угрожающе двинулся на Масси: — Паскудный мафиози! Ты хочешь, чтобы я дал знать твоей мафии, что ты здесь? Они тебе сразу перережут глотку! Хочешь?
Масси еще больше побледнел и, как лань, отскочил от стены к столу. Схватив нож, он пошел на Пата. Пат поднял на него пистолет…
Если бы гости не знали кое-каких приемов карате, то и мафия, и ЦРУ потеряли бы из своих рядов двух достойных членов.
В мгновение молниеносным броском Орест выбил ногой из рук Масси нож, а Юрий с Георгием
