считает дворец Ниаваран собственным домом.
Мы догоняем экскурсионную группу. Все здесь — обычные люди из разных социальных слоев; нестройной толпой мы идем по дворцу, вдыхая и выдыхая воздух, дерзко наполняя легкие остатками монархического духа.
— Братья, если можно, не трогайте руками экспонаты!.. Братья и сестры! Будьте добры, расступитесь, чтобы и другие могли рассмотреть дворец шахского угнетения…
Послушные распоряжениям, мы продолжаем экскурсию, и вот входим в залу, о которой девушка- революционерка говорит, что это — спальня шаха и беспринципной Фарах. Здесь синие ажурные занавески и двуспальная кровать, с шелковым покрывалом и атласными подушечками, на одной из них я замечаю каштанового цвета волоски: следы последней ночи, которую провели в этом дворце враги народа. Мы нелепо столпились и рассматриваем кровать. Воздух все еще полон благоуханием и женственным ароматом той, которая недавно была нашей царицей. Впечатление, что ни у кого нет смелости шагнуть вперед в их супружеское пространство. Только одна женщина средних лет приближается к семейному ложу, и гладит покрывало, и шевелит губами. Что она говорит, никто из нас не понимает; может быть, годы потребуются, для того чтобы нам стала внятна эта простая, но страшная тайна… Чтобы мы поняли, насколько же стыдно вот так совать нос в чужую спальню со всеми ее предметами — от телевизора до забавного телефона возле постели; и насколько обыкновенна эта кровать, имеющая отношение скорее к обычным супружеским делам, чем к легенде о нескончаемом празднике, которым будто бы была жизнь правящей четы.
Отец тянет меня за руку, и мы спускаемся по лестнице. Жесткость его изуродованных пальцев заставляет меня вздрагивать, словно меня цапает какое-то ракообразное существо… Солнце застигает нас врасплох. Цветы и пестрая зелень парка придают дворцу поэтический оттенок, а древние чинары бесплатно раздают всем густую тень.
У павильона возле ворот несет охрану юноша в новенькой отутюженной форме цвета хаки, по виду которой можно предположить, что в рядах революционеров он не так давно. Мы с отцом заглядываем в этот павильон и видим там, в коридоре, еще одного юношу, сидящего за большим столом и что-то делающего с рацией. Неясно, с кем и зачем он связывается по этой рации; тут же к стене прикреплен лист бумаги, на котором размашистым революционным почерком (напоминающим, между прочим, вязь древних указов) начертано: «Штаб революционного отряда по управлению имениями шаха-предателя».
Нас никто не останавливает, и мы, войдя, воровато осматриваемся. Здесь такая обстановка, точно семья въехала в новую квартиру и еще не успела разобрать наваленные как попало вещи. Тут и оружие, и еще одна рация, и папки с делами, и старинные напольные часы, и другие явно дворцовые вещи — в общем, священный хаос.
Все заняты своими делами и на нас не смотрят, мы же с отцом стоим удивленные.
— Уважаемые господа очень быстро уходят отсюда!
Усатый юноша эту фразу оформил грамматически неправильно, но произнес столь решительно, что мы, и правда, почувствовали себя совершенно лишними. Отец, с его наследственной привычкой смотреть на все как бы со строительных лесов, улыбается улыбкой кирпичного цвета:
— Братья, любая помощь с нашей стороны — ее не жалко, мы готовы к служению революции!
Усатый юноша, переводивший стрелки золотых часов с монархического времени на сегодняшнее революционное, теперь взглянул на нас по-человечески и спросил:
— Дорогой папаша, а у вас какая специальность?
Отец, скромно опустив глаза, отвечает:
— Я каменщик. Революционный каменщик!
Улыбка молодого человека быстро прячется под его усами.
— Нет, дорогой папаша, для вас работы у нас нет.
Мы выходим из шахского дворца и прямиком возвращаемся в наш родной город.
Отец так встревожен чем-то, что, кажется, в поезде за всю дорогу не произносит ни слова, и, лишь когда мы прибываем на нашу станцию, восклицает:
— Как быстро!
Мы выходим на платформу, и он набирает полные легкие родного нашего воздуха, а последующие слова аккуратно пригоняет одно к другому, словно кирпич к кирпичу:
— А вообще-то иногда прибыть вовремя — это лучше, чем прибыть заранее!
Это и есть последние его тогдашние слова о нашем путешествии. Для него главная польза от поездки была в том, что он понял: нельзя быть в одно и то же время каменщиком и революционером! Впрочем, об этом он скажет через много лет в одном из писем, отправленных мне с фронта…
Глава семнадцатая
К самолету подают трап, и ты спускаешься по нему в аэропорту на Багамах. Несколько дней миновало после Ноуруза[54] — самого осеннего Нового года в твоей жизни. Самолет, выделенный тебе королем Марокко, привез на Багамы тебя и шахиню, и сопровождающих, и собак, и еще 368 маленьких и больших чемоданов…
Работники аэропорта и пассажиры смотрят на все эти чемоданы с изумлением. Некоторые хотели бы сфотографироваться с тобой и взять автограф, но полиция их не пускает… Итак, Багамы — государство из 700 островов недалеко от Америки, рай для туристов, азартных игроков и наркоторговцев.
Президент государства приветствует тебя, и на его вертолете вы с шахиней переноситесь к вашему новому месту жительства, на островке под названием «Рай». Это крохотная убогая вилла, где, если быть оптимистами, могут разместиться три человека. А ты, шахиня и собаки нуждаетесь, по твоей оценке, в помещениях для четверых; однако сейчас не время привередничать. На какие только жертвы не пришлось пойти, чтобы получить хотя бы эту хижину!
Ваши спутники разместились в гостинице неподалеку, чемоданы свалены На одном из необитаемых дворов, и началась ваша таборная жизнь. Местная служба безопасности окружила виллу и объявила, что покидать остров вам запрещено.
Новую жизнь вы приняли с удовольствием. Остров крохотный, а вилла еще меньше, но океан вокруг бесконечно огромен. Как вы счастливы, что океан-то у вас никто не отберет! Если у вас с шахиней есть общая черта, то это — любовь к воде и водному спорту. Вы распаковываете чемоданы и достаете пляжные вещи. Все у вас приготовлено: плавки и бикини, маски и шапочки для ныряния, и зажимы для носа. И разные лосьоны и мази для загара, и водные лыжи, и все, что нужно для погружений под воду.
Чем больше времени вы проводите на море, тем больше усложняется работа береговой и морской охраны. И растут присылаемые тебе счета. Помимо иранских охранников, вокруг болтаются еще и местные водолазы, и морская стража: когда шахиня катается на водных лыжах, они на катерах ее сопровождают. Разглядывают ее вполне откровенно, обмениваясь шуточками на местном языке. Никакого почтения, и с каждым днем — все нахальнее.
Только вы немножко отдохнули и пришли в себя в этих заброшенных местах, как получаете известие:
