оказался пуст.
— Он что, арестовывает этого парня? — спросил Иэн и указал за стеклянную входную дверь, где охранник беседовал с каким-то человеком. Человек был одет в черные джинсы, в руках он держал дорожную сумку и огромный букет красных роз.
Это был Гленн.
Я не успела затащить Иэна обратно в лифт и сбежать к спасительной машине: Гленн увидел меня через стекло, помахал рукой, поднял над головой букет и, указав на меня пальцем, что-то сказал охраннику. Бежать теперь, когда он меня заметил, было глупо, тем более, скорее всего, он увидел и Иэна. Охранник посмотрел на меня, ища подтверждения словам Гленна, и я, кажется, кивнула. Гленн вместе с потоком холодного воздуха ворвался в дверь и зашагал к нам, неся пресловутый букет над головой.
— Сюрприз! — воскликнул он.
— Да уж!
— Здание я вычислил, но меня не пускали без номера квартиры!
Гленн протянул мне розы и уже собрался было заключить меня в объятия, но тут заметил стоявшего рядом Иэна, который внимательно смотрел на него, задрав голову.
— Что это за чувак? — спросил Иэн. Слово «чувак» в его устах звучало так же странно, как слово «Питтсбург» в исполнении моего отца.
— Да, я задаюсь тем же вопросом, — сказал Гленн и приклеил на лицо широкую улыбку, твердо решив изображать парня, который считает, что дети — это просто прекрасно.
Прежде чем Иэн успел представиться, я сказала:
— Это Джоуи.
Кто знает, чтó рассказывали в новостях в Сент-Луисе о пропавшем мальчике по имени Иэн. К тому же, хоть я и удержалась от упоминания письма-оригами в разговоре с Гленном, раньше я наверняка рассказывала ему об Иэне. Ведь он был главным персонажем большинства моих библиотечных историй.
— Джоуи — сын той самой моей подруги, о которой я тебе говорила. Дженны Гласс. Она попросила меня за ним присмотреть. Мы как раз собирались ехать к его бабушке в Кливленд, чтобы он побыл там, пока мама не поправится.
Иэн протянул Гленну руку.
— Джозеф Майкл Гласс, — представился он.
Гленн пожал руку Иэна, улыбаясь все менее и менее убедительно.
— Пожалуй, я и дальше буду называть вас Чувак, — сообщил Иэн.
— Короче. — Гленн повернулся ко мне, явно довольный тем, что уделил достаточно внимания ребенку. — Помнишь, я вчера тебе звонил? Я хотел сказать, что нашу встречу придется отложить, потому что я еду — угадай куда?!
— В Чикаго? — предположил Иэн.
Гленн сделал вид, что не услышал.
— Я говорил тебе, что иногда подрабатываю в Чикагском симфоническом, и вот утром в понедельник мне позвонили, и я примчался сюда и вчера вечером отыграл концерт — кстати, совершенно убойный, — а сегодня все утро вычислял, где ты находишься. Задачка была не из легких! Но я запомнил, что ты назвала Лейк-Шор-драйв, провел небольшое расследование — и вот я в вашем положении!
— В моем положении? — переспросила я.
— Я говорю: я в вашем распоряжении, моя госпожа! — И Гленн низко поклонился.
В эту секунду я вспомнила, что фойе оснащено камерами видеонаблюдения. Каждая секунда, проведенная нами здесь, была зафиксирована на пленке. Если полиция пойдет по нашему следу, отец меня, конечно же, выгородит, но охранник уж непременно вспомнит нас после спектакля, который мы тут устроили, и видеозапись из фойе станет вещественным доказательством «А» в суде.
— Это так мило! — проворковала я, криво улыбнувшись. — Но проблема в том, что мы уезжаем. Надо доставить Джоуи к бабушке.
— Какая трагическая несостыковка! — воскликнул Гленн.
Впрочем, он не выглядел убитым горем, а, наоборот, смеялся. Его чувствам ничего не грозило — по крайней мере до тех пор, пока меня не бросили за решетку и он не осознал, что крутил роман с сумасшедшей.
Иэн тем временем вертелся вокруг своей оси, удерживая перед собой рюкзак в качестве противовеса.
— А знаете что! — вдруг закричал он. — У нас в машине есть два свободных места! Поехали с нами!
У меня перехватило дыхание и отнялся язык, и Гленн воспользовался моим секундным ступором, чтобы наконец признать Иэна за живого человека.
— Отличная мысль! — крикнул он Иэну. — Я обожаю Кливленд!
А потом снова повернулся ко мне и спросил:
— Ты не против? Я несколько дней свободен, пока они будут записывать струнный квартет. У меня и вещи все с собой!
Гленн указал на сумку у его ног. Он что, так и планировал ночевать — на полу у моих родителей?
Никакого удачного вранья мне в голову не пришло, поэтому не оставалось ничего другого, кроме как кивнуть. Я подумала было немедленно с ним порвать — здесь и сейчас, — но на каком основании? И как? К тому же, если он поедет обратно в Миссури, то может увидеть новости по телевизору. Пока он их явно не смотрел, иначе узнал бы Иэна. Если же он вернется домой через несколько дней, к тому времени об Иэне, возможно, станут хотя бы меньше говорить.
Мы спустились на лифте в подземный гараж. Я придерживала розы, лежавшие на крышке обувной коробки, и изо всех сил старалась подавить подкатившую к горлу тошноту.
Пока Гленн укладывал сумку в багажник, я села на переднее сиденье, а Иэн забрался назад и расположился рядом с цветами и коробкой.
Я обернулась к нему и прошипела:
— О чем ты вообще думал!
— Мне стало его жалко, — объяснил Иэн. — Розы — это ужасно дорого!
Гленн сел на пассажирское сиденье, сжал мое колено, и мы тронулись.
— Слушайте, мисс Гулл! — сказал Иэн, когда мы снова поехали по Лейк-Шор-драйв мимо залитого солнцем озера и полуденных бегунов. — Если вы — Дороти, а я — Страшила, тогда Чувак — Трусливый Лев! А вот эта коробка на заднем сиденье — Железный Дровосек!
— Ты скорее Тотошка, — ответила я, Иэн рассмеялся и принялся лаять.
Он, конечно же, был никакой не Страшила: мозгов у него было хоть отбавляй. Вот смелость ему понадобится в больших количествах. И еще крепкое сердце. Я стала вспоминать, какого жизненно важного органа недоставало самой Дороти. Ах да. Она мечтала вернуться домой.
20
Беглец
Следующие три часа Иэн неустанно снова и снова исполнял для Гленна австралийский гимн — сказал, что выучил его в школе. Я не могла нормально следить за дорогой, потому что смертельно боялась, что Иэн ляпнет что-нибудь про наше долгое путешествие.
— Вчера утром я проснулся очень поздно, — сказал он. — Потому что мой дядя забыл меня разбудить. Мой дядя Хосе. А потом он приготовил мне уэвос-ранчерос — это национальное блюдо его родины.
— Его родина — это…? — уточнил Гленн. Он бросил на меня смеющийся взгляд.
— Венесуэла, — ответил Иэн. — Столица — Каракас, на случай если вы не знали.
— Я действительно не знал, — откликнулся Гленн.
