Просто мне всегда бывает интересно посмотреть, сколько в книге страниц, чтобы знать, на какой будет ровно половина, но, когда я вижу перед собой последнюю страницу, глаза как будто сами всасывают все, что там написано!
— Ну, по крайней мере, ты уже знаешь, что все кончится хорошо, — утешила его я.
Я была очень рада, что Иэн видит здесь множество людей, на которых в Ганнибале, штат Миссури, все таращились бы, разинув рты. Панковские гребни, пирсинг, мужчина в саронге, две девушки-подружки в похожих зеленых шляпах, держащиеся за руки. Университетский семестр был в самом разгаре, и по улице неспешно вышагивали в сторону кофеен девятнадцатилетние парни с дредами и похожими на улиткин дом рюкзаками за спиной. Они шли и кивали в такт музыке, гремевшей у них в наушниках.
Через некоторое время Иэн отметил:
— Здесь у всех грязные волосы.
— Это просто такой стиль, — объяснила я.
— Да нет же, вон у того парня из волос вообще торчит какая-то ветка!
— Да, действительно.
Когда мы увидели ирландский паб, Иэн решил, что это даже лучше, чем итальянский ресторан. Мы расположились в кабинке, устроенной, как мне показалось, из старинных церковных скамеек. Я сказала Иэну, что не голодна.
— Моя мама все время ест одни помидоры, — заметил он.
Я заказала себе кофе, зная, что чашку будут наполнять столько раз, сколько мне захочется, и я смогу получить калорий из сливок и сахара. Когда Иэну принесли еду, он подозрительно долго сидел, склонив голову над тарелкой с супом из сыра чеддер. Я решила не обращать на это внимания и продолжала пить кофе — никогда не знаешь, сколько времени он вот так просидит.
Когда он наконец поднял глаза, я сказала:
— Знаешь, я должна тебе признаться: у нас почти совсем не осталось денег. Я отложила немного на обратную дорогу — нам ведь нужно будет как-то добираться домой, когда мы повидаемся с твоей бабушкой. Но кроме этих денег у нас осталось не больше сотни долларов.
— А как же ваши кредитки? — спросил Иэн.
Он так сильно дул на суп, что тот выплескивался из ложки и разлетался брызгами по всему столу.
— Я не хочу ими пользоваться, — ответила я. — Потому что тогда нас будет легко обнаружить.
— Не беспокойтесь из-за этого слишком сильно, — утешил меня Иэн. — У меня есть идея.
Он достал из пакета книги о Вермонте и положил перед собой на столе.
— А пока нам просто необходимо выяснить, где жили парни с Зеленых гор, — серьезно произнес он.
Я раскрыла книгу по истории, а Иэн взял путеводитель. Пробежав глазами несколько первых глав, я поняла, что Джейк, пьяный дровосек, похоже, был прав. В Вермонте беспрестанно велись бои: то ирокезы прогоняли отсюда другие племена, то французы требовали отдать здешнюю землю Новой Франции, то приходили голландцы, то англичане, то опять французы и опять англичане, то Массачусетс, то Нью-Йорк, то Нью-Гемпшир. Вермонт был самостоятельным государством четырнадцать лет — достаточно долго, чтобы напечатать собственные деньги, достаточно долго, чтобы его отважные жители заслуженно начали поздравлять себя с победой и полагать, что спустя столетия школьники Вермонта станут считать парней с Зеленых гор отцами-основателями и строителями счастливого будущего. Они были достаточно самостоятельны, чтобы собрать собственную армию для участия в Войне за независимость и сражаться за еще чью-то свободу.
А потом они вдруг сдали позиции, присоединились к остальным и превратились в штат номер четырнадцать. Слишком поздно для того, чтобы стать одной из первых белоснежных звезд на флаге, слишком рано для того, чтобы стать пограничным штатом. Но и после этого поток людей не прекратился — Джейк-дровосек ничего не выдумывал. Фермеры пытались что-то здесь выращивать, но без особого успеха. В шестидесятых были хиппи, в семидесятых — коммуны, и хотя на этом книга заканчивалась, выражая «надежду на новое светлое будущее штата Вермонт», Черч-стрит была прекрасной иллюстрацией того, что произошло дальше: лыжники, художники, путешественники с рюкзаками за плечами, политические идеалисты, беглецы прибывали в свободный штат, чтобы противостоять всем Джейкам мира. Вот и мы явились сюда, потому что нам тоже понадобился Вермонт. В качестве чего? Наверное, убежища.
Иэн опустошил тарелку, но попросил официантку, чтобы она принесла еще белого хрустящего хлеба, который полагался к супу. Он положил два кусочка на блюдце рядом с моей кофейной чашкой, а оставшиеся два принялся намазывать маслом и заталкивать себе в рот, как будто собрался впадать в спячку.
— Мисс Гулл, — сказал он, когда рот у него наконец освободился. — Мне нужно задать вам один вопрос.
— Спрашивай все, что хочешь, — отважно отозвалась я, почувствовав, как всплеск адреналина разом смыл все мое похмелье.
— Так вот, — начал он, снова набив рот хлебом. — Вы вкусили Иисуса с перцем?
— Знаешь, я смогу ответить на твой вопрос, но только если разберу, что ты говоришь.
Иэн старательно проглотил все, что было у него во рту, и повторил глотательное движение еще несколько раз, словно старался избавиться даже от самых маленьких крошек.
— Я говорю, вы впустили Иисуса в сердце? — спросил он.
— Нет.
У меня снова разболелась голова. Мне не хотелось напрасно обнадеживать Иэна, но и сердить его не хотелось.
— Но я все об этом знаю, — поспешила объяснить я. — Не трать время на убеждения — скорее всего, из этого ничего не выйдет.
Он пожал плечами.
— Да ничего страшного, — сказал он. — Просто нам в этой нашей субботней школе дали такое задание: я должен посвидетельствовать о Христе трем разным людям.
Похоже, он и в самом деле совсем не расстроился. Я вздохнула с облегчением: я успела было подумать, что, возможно, именно за этим он и завез меня в такую даль и что это был какой-то извращенный замысловатый план, одобренный его родителями.
— Ну и как, это считается? — поинтересовалась я.
— Наверное. Тем более что перед едой я помолился за спасение вашей души.
— Прекрасно.
— Вообще-то надо было, чтобы мы молились вместе, но я подумал, что вы, наверное, не захотите.
— Ты угадал, — согласилась я и, на секунду задумавшись, обвела рукой разрисованные граффити церковные скамьи и витраж за спиной у бармена. — Может, тебе зачтутся дополнительные очки за то, что ты привел меня в этот чудесный собор?
Иэн в ответ только насмешливо закатил глаза.
— Ладно, а теперь ты ответь мне на вопрос, — решилась я. — Тебе нравится ходить на эти занятия? По субботам.
— Там в одном учебнике есть комиксы.
— Хорошо. Но как ты себя чувствуешь после этих уроков? Лучше? Или хуже?
Он снял очки и вытер их салфеткой.
— Вы, наверное, не совсем правильно понимаете, что это за уроки, — сказал он наконец. — Мы вообще-то там ничему не учимся. Я бы лучше ходил на какое-нибудь, не знаю, рисование или там лепку.
— Кажется, я знаю, что это за уроки, — возразила я. — Это ведь пастор Боб, правильно?
На лице Иэна отразились поочередно удивление, радость и, под конец, неприкрытый ужас.
— Это занятия для мальчиков, которые как бы еще недостаточно выросли. Ну, типа, для тех, кто ростом ниже остальных.
— Вообще-то ты для своего возраста довольно высокий.
