вниз вместе с ниспадающими волосами. Ее полуприкрытые глаза подернул туман желания. Полная нога, согнутая в колене, лежала поверх второй, практически скрывая от взгляда темные завитки волос внизу ее живота.
— Она очень чувственная.
Стюарт хорошо помнил эту женщину. Она служила горничной у благородной дамы. Он встретил ее в Ковент‑Гарден, когда она вместе с хозяйкой покупала ткань и ленты. Их связь была короткой, но запоминающейся. Теперь под пристальным вниманием Вайолет он понял, что секс с той женщиной был большой ошибкой. Слишком сильно отличалась она от Вайолет. Была слишком приземленной и отдавалась лишком свободно и торопливо, не думая ни о себе, ни о нем.
Вайолет перевернула страницу. Следующий рисунок изображал женщину в ванне с выступающей над водой грудью. Ее светлые волосы были распущены, а ноги — перекинуты через край ванны. Вода отбрасывала на ее округлые формы блики.
Стюарт покраснел, разрываемый между желанием услышать ее критические суждения и страхом вопроса о том, кто изображен на портрете.
— А это?
Стюарт ущипнул себя за переносицу.
— Вайолет…
— Для меня не секрет, что ты любишь красивых женщин. — Ее голос дрогнул, но это сказало Стюарту о многом. — Я не знала, что ты запечатлеваешь их в своем альбоме.
Он словно раскрыл перед ней все свои грехи. Ему было противно обнажать все это в свете дня, тем более перед женщиной, которую он любил.
— У меня была с ними связь, но они ничего для меня не значат.
Она подняла на него свои миндалевидные глаза. В них не было порицания. Но светилась боль. О, сколько в них было боли.
— Я тоже здесь есть?
Он хотел солгать ей. Так было бы легче. Но он уже многое показал из своего прошлого. Будет лучше сразу со всем покончить и обнажить перед ней всю полноту своего уродства. И если она возненавидит его, то будет за что.
Он взял у нее альбом и раскрыл на одной из последних заполненных страниц. Там был портрет Вайолет. Она сидела на коленях на кровати, с любовно выписанной нижней частью туловища с мягкими тенями и даже маленькими ямочками на пояснице. Он тонко изобразил нежный изгиб ее спины и грациозный ствол шеи со своевольным завитком волос, выскользнувшим из безупречной прически. Рядом с тонкой рукой виднелась нежная округлость груди с темным соском. Ее лицо было обращено к зрителю профилем, но стоило ему взглянуть на сидящий рядом оригинал, как он понял, что не уловил сходства.
— Не понимаю, — произнесла она. — Я никогда тебе не позировала.
— Другие тоже не позировали. Я всех рисовал по памяти. Тебя было очень легко запомнить. — Он перевернул страницу, показывая другие рисунки Вайолет. Ее озорные глаза. Ее улыбающееся лицо. Ее рука в перчатке с болтающимся ридикюлем, который был у нее в тот вечер в опере, когда они в первый раз встретились.
Она пролистала альбом до конца, но других женщин после нее не было. Она нашла лишь несколько набросков Чарибдис, после чего шли пустые страницы.
— Послушай, — начал он, — я знаю, что я никто. Осел в галстуке, ничего более. Ты заслуживаешь лучшего мужчину, чем я, не стану отрицать. Но я люблю тебя, Вайолет, и ничего не могу с собой поделать. Я знаю, что полюбил тебя с первого взгляда.
Он судорожно сглотнул, пытаясь выразить словами то, что думал после их близости.
— Никогда, даже в самых смелых фантазиях, я не представлял себе, что где‑то есть женщина для меня. И поскольку у меня не могло быть ее, я предпочел иметь всех. Понимаешь?
Его взгляд упал на альбом.
— Я сожалею, что встречался со всеми ними. — Он выхватил альбом из ее рук и вырвал листы с изображением Вайолет. Затем, размахнувшись, швырнул альбом в бурлящие воды. Он упал в реку со всплеском и пропал из виду, унесенный течением. Вайолет, опешив, прижала ладони ко рту.
Стюарт упал перед ней на колени.
— Я пачкал все, к чему прикасался. Но не перенес бы, если бы замарал и твою жизнь. Или его. — Он кивнул на ее живот. — Хотя я тебя и недостоин, я бы сделал все, чтобы стать твоим мужем. И быть отцом нашему ребенку. Я не перенесу, если ты станешь женой моего брата. И разумеется, не хочу, чтобы твоя мать воспринимала нашего ребенка как осквернение и оскорбление ее достоинства. Стань моей женой, Вайолет. Но тебе придется расстаться со своим домами, балами, шикарными друзьями. Клянусь, я найду себе респектабельную работу и буду преданным мужем и отцом, который нужен нашей семье. Выходи за меня. Твою мать наверняка хватит удар, но я переживу ее гнев. Возможно, со временем она меня простит. Но клянусь, ты никогда не пожалеешь, что стала моей женой. — Он протянул ей руку. — Ты дашь мне шанс?
Взмыленная лошадь с дико вытаращенными глазами неслась во весь опор через лес, подгоняемая ударами хлыста и детскими криками в карете.
Подкатив к дому, возничий натянул вожжи. Из‑под замерших копыт брызнул фонтан гальки. Схватив в охапку кричавшего ребенка, возничий взбежал по ступенькам крыльца с проворством, на какое были способны его стариковские ноги.
— Балленкрифф! Балленкрифф! — забарабанил он в дверь.
Дверь отворил встревоженный Баннерман. Под плач Эрика незнакомец пустился в бессвязные объяснения.
Услышав оглушительный рев сына, Коналл бросился к порогу и взял Эрика на руки. Его плач затих до всхлипов.
— Что, черт подери, происходит?
— Сэр… — начал тонкий как жердь человек. Его белые бакенбарды от волнения дрожали. — Меня зовут Кинкейд. В Торнхилле у меня мануфактурная лавка. Ко мне в магазин зашла барышня — высокая, со светлыми, как лен, волосами, очень хорошенькая. С ней был этот малыш. Пока она разглядывала ткани, в лавку вошли двое мужчин и начали с ней разговаривать. Она вроде не была с ними знакома. Я вышел из‑за прилавка… чтобы выставить их, если начнут к ней приставать. Они и вправду замыслили что‑то недоброе. На моих глазах они схватили ее за руку, затолкали в коляску и умчались, как будто за ними гнался сам дьявол.
Шона оттолкнула Баннермана в сторону и побледнела.
— Это моя сестра!
Кинкейд сделал паузу.
— О, мисс! Надо не иметь сердца, чтобы забрать женщину, оставив ребенка одного. Я бы никогда не узнал, чей он, если бы не она, сэр. Когда ее поволокли прочь, она выкрикнула ваше имя.
— Как они выглядели? — спросила Шона.
— О, я бы узнал их даже в темной комнате! Высокие, как дубы, оба. Один постарше, другой молодой. В одинаковых тартанах, в красно‑зеленую клетку. Горцы, как пить дать.
— В какую сторону они поехали? — осведомился Коналл.
— На север. Вверх по главной улице, милорд.
— О нет! — всхлипнула Шона, заливаясь слезами. — Уиллоу!
Коналл передал Эрика миссис Доэрти и обнял расстроенную Шону. Он никогда раньше не видел, чтобы она плакала, даже когда ей было очень плохо.
— Послушай, Шона. Они не могли уйти далеко. Мы найдем их. Не бойся.
Несмотря на бодрые заверения, он встревожился.
Коналл протянул старику руку:
— Мистер Кинкейд, спасибо, что привезли моего сына домой. Баннерман угостит вас и отблагодарит
