земле. А Владимир, время от времени бросая на нее свой тревожный взгляд, чувствовал, как в нем зарождается какое-то гнетущее чувство своей вины перед ней и стыда, за причастность к совершаемому.
Отъехав от заставы километра на полтора, рядовой Коробков, указывая рукой вправо на ущелье, уходящее высоко в горы, обращаясь к офицеру, сказал:
- Посмотрите, товарищ лейтенант, мне кажется, что это место подойдет…
- Да, пожалуй, - отозвался Владимир, оценивающим взглядом осматривая широкую каменистую лощину, покрытую по краям густым кустарником и высокими сосновыми деревьями.
Остановив своего коня, он спрыгнул с седла, взял у Коробкова его автомат, веревку и, потянув лошадь за собой, сказал ей:
- Ну что, пойдем милая…
Кобылица послушно пошла за ним следом, стуча копытами о камни, и в этом покорном ее движении, было столько доверия к нему, что от этого, ему стало на душе еще противнее, он чувствовал, как острая жалость к этой, пусть и чужой ему, несчастной лошадке, охватывает все его существо.
Наконец, поднявшись по ущелью метров на двести, Владимир остановился возле огромного серого камня и обернулся к лошади. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза не отрываясь, как заколдованные, при этом Владимир чувствовал, как какой-то твердый комок подкатывается к самому горлу, мешая дышать. С трудом сглотнув его, он дрожащим голосом произнес:
- Прости меня…
Отойдя метров на десять, Владимир внерешительности поднял автомат, тут же щелкнул затвор и пуля вошла в патронник.
Несколько секунд он смотрел в белую звездочку на лбу лошади сквозь прорезь прицела, держа указательный палец на спусковом крючке автомата. Сердце колотилось как бешеное, а лошадь, словно человек перед расстрелом, неподвижно стояла перед ним опустив голову и жалобно моргая глазами. Ничто вокруг не нарушало тишины пустынного ущелья, казалось, что даже ветер затих в ожидании выстрела. И в какой-то момент, Владимир вдруг ощутил, как омерзительное слово: «убийца», стало быстро заполнять собой мозг, не позволяя ему нажать на курок. Он еще некоторое время, в тупом оцепенении продолжал смотреть сквозь прицел в голову лошади, затем вдруг понял, что выстрелить он не сможет.
Опустив автомат, Владимир еще около минуты смотрел на покорно стоящую перед ним кобылку, затем резко повернулся и пошел прочь.
Но, не сделав и десяти шагов, он услышал за своей спиной стук копыт.
Владимир обернулся – лошадь шла за ним следом.
Громко закричав и замахав в ее сторону руками, Владимир попытался отогнать ее от себя, но та, сначала отшатнувшись в сторону, потом вновь пошла к нему и, остановившись рядом, жалобно опустила перед ним голову, словно желая ему что-то сказать.
- Ну, не ходи за мной, дурочка… - сказал Владимир, погладив ее по переносице. Тут же, развязав тугой узел, он снял с шеи кобылицы веревку, отбросил ее в сторону и, отойдя от нее на несколько метров, поднял автомат и нажал на курок. Выстрел громким эхом раскатился по ущелью, а лошадь, сначала испуганно метнувшись в сторону, потом вновь остановилась, косясь на него одним глазом.
- Не ходи за мной, я прошу тебя, - вновь, после тягостной паузы, резко выкрикнул Владимир и, поставив автомат на предохранитель, стал спускаться по ущелью вниз.
- Ну что, товарищ лейтенант? – через несколько минут, беря у Владимира свой автомат и передавая ему уздечку, спросил рядовой Коробков, - пристрелили ее?
- Да, - поморщившись ответил Владимир, почувствовав при этом какую-то душевную тошноту от происходящего.
Вскоре, обогнув высокую гору, они выехали из густой рощицы и вдали показалась пограничная застава.
Мысли лейтенанта уже были прикованы к тому, как доложить коменданту пограничного участка об исполнении его приказа, как вдруг, откуда-то из-за спины, раздалось громкое лошадиное ржание. Оглянувшись, сердце Владимира вновь тревожно забилось: он увидел, как, выскочив из ущелья, догоняя их, вихрем несется китайская лошадь.
- Ну, что же ты за дурочка такая?.. – чуть слышно пробормотал Владимир, поворачивая свою лошадь на встречу бегущей. На душе у него стало муторно.
- Ну Вы, товарищ лейтенант, даете… - посмеиваясь, заговорил солдат, тоже наблюдая за тем, как китайская лошадь, живая и невредимая, бодро перепрыгивая через бугры и ложбинки, мчится им вслед. - Вы что же, не смогли пристрелить эту китайскую лошадь?..
Владимир ответил не сразу. Он несколько секунд жестким взглядом смотрел в ухмыляющееся лицо солдата, потом спросил:
- А ты, что же, Коробков, смог бы поднять руку на это беззащитное животное?..
- Запросто… - ответил он и тут же, с какой-то гадливостью в голосе, пояснил: - а чего ее жалеть- то, она же китайская…
- А что, китайская лошадь жить не хочет?..
- Ну, товарищ лейтенант,… если так рассуждать…
- Как, это – так?..
- А, так… - скривившись, он некоторое время смотрел на подошедшую к ним лошадь, затем спросил:
- Ну и что Вы теперь, товарищ лейтенант, с ней собираетесь делать?.. Представляете, что может случиться с нашими лошадьми, если она, действительно, заразная?
- Да представляю я… - со злостью отозвался лейтенант – внутри у него бушевало, он не знал что ему делать. Спустя минуту, пересиливая себя, он спросил:
- А ты что же, Коробков, действительно смог бы пристрелить ее?
- Запросто, - вновь, не задумываясь ответил солдат.
Некоторое время в воздухе вновь висела напряженная пауза, затем, стыдливо отвернув свой взгляд от китайской лошади, лейтенант, понурившись, глухо выдавил из себя:
- Ну, тогда - действуй, Коробков.
Через двадцать минут он услышал далекий выстрел,… потом второй.
Все… - разум в его голове помутился, - бедная лошадь…
В какой-то момент, откуда-то из глубины сознания, всплыли хорошо знакомые ему слова песни из кинофильма «Служили два товарища»:
«Щелкнул черный затвор, пуля волю узнав,
Смертным свистом по дулу промчалась –
И в горячий висок, а душа на восток…
И на веки с Россией осталась»…
Через несколько минут, запыхавшаяся от быстрой скачки, лошадь рядового Коробкова, остановилась рядом с лейтенантом.
- Брыкнулась, как корова… - веселым голосом, сообщил ему солдат и тут же, заговорил о своем наболевшем: вы представляете товарищ лейтенант, вчера…
…«Все-таки, как это иногда бывает хорошо, когда рядом оказывается зло», - подумал Владимир, слушая человека, сумевшего сознательно погубить живое существо, при этом почувствовав, как какой-то комок сплетенный из ощущений и мыслей охватывает его. Там были и наполненная эгоизмом благодарность Коробкову, за то, что он лишил его необходимости самому исполнять приказ коменданта, и облегчение за отпавшую, теперь уже, необходимость врать ему, и мысль о спасении всех остальных лошадей от возможной инфекции, и противное ощущение своей вины за произошедшее, которое острой болью накапливалось в сердце…
А вокруг все было как всегда: та же прелестная горная речушка, журчащая рядом с тропинкой, по которой он едет, та же, отливающая тусклым золотом на солнце, осенняя листва, те же красивые горы вокруг… и лишь молодая китайская лошадка, больше никогда не вдохнет в себя этот свежий чистый воздух и не промчится беззаботно, во весь опор, по этим широким горным просторам...
