Он дразнил ее в надежде, что Эванджелина не заметит, как сильно действует на него ее кровь.
Эванджелина выбежала из зала, преследуемая его притворным смехом.
Мерцающие свечи освещали покрытую искрящимся снегом дорожку от дворца Магнуса к тому месту, где стояли Лахлан и Гейбриел, ожидая своих невест на ночном морозном воздухе. Присутствовавшие воины обеих армий нетерпеливо ворчали, мечтая, чтобы церемония закончилась и начался праздник.
— Господи, что же они так долго? Здесь дьявольски холодно.
— Если бы ты надел что-нибудь еще, кроме своего наряда горца, холод тебя не донимал бы, — усмехнулся Бродерик, и Лахлан посмотрел вниз на его накидку.
— Не понимаю, зачем нужно делать из этого такое представление, — угрюмо пробурчал Лахлан.
Гейбриел несколько секунд всматривался в него, а потом пожал плечами:
— Мы королевская власть. И так всегда делается.
Слева от них под покрытыми тонким льдом ветвями дуба три мужчины взялись за деревянные духовые инструменты, а две женщины сели за арфы. Знакомая мелодия, которую они заиграли, поплыла над толпой, и все внимание обратилось к Магнусу, который вел по дорожке сестру. Даже бриллиантовая диадема на серебристо-светлых волосах Джоранн не могла затмить ослепительную красоту девушки, а только освещала ее нежное лицо.
С выразительным взглядом Магнус вложил руку Джоранн в руку Гейбриела, и Гейбриел в ответ коротко кивнул.
Среди собравшихся пронеслось недовольное бормотание, Лахлан повернул голову, и у него открылся рот.
Эванджелина стояла одна в платье из бархата под цвет ее глаз. Платье подчеркивало привлекательные женские формы и приоткрывало снежно-белые холмики, покачивавшиеся в низко вырезанном декольте. В сравнении с Эванджелиной волшебная принцесса померкла. Эванджелина была женщиной, соблазнительной и зрелой. Эта знойная, дерзкая красавица вызвала у Лахлана такую горячую и мощную реакцию, что — он был совершенно уверен — снег у него под ногами растает.
Бросая осуждающие взгляды на мужчин, которые отпускали оскорбительные замечания в адрес Эванджелины, из толпы вышла Фэллин, взяла подругу под руку и повела к Лахлану.
Он вздрогнул, когда у него в руке появилась белая меховая накидка, которую ему захотелось увидеть на Эванджелине, накинул мех на изящные плечи невесты и решительно стянул вместе полы.
— Тебе холодно, — пожал он плечами, когда она с удивлением глянула на него.
— Нет, мне не холодно, но как…
— Нет, холодно. Ш-ш-ш.
Он подбородком указал на Бродерика, который уже приступил к церемонии.
Вряд ли Лахлан слышал насмешливое фырканье, но когда кто-то рядом громко прочистил горло, этому звуку удалось проникнуть в его околдованный мозг, и Лахлан выругался про себя, поняв, что стал центром пристального внимания всех, кто стоял вокруг него — включая Эванджелину.
— Ты наложила на меня заклятие? — возмущенно проворчал он.
— О чем ты?
Она нахмурила брови.
— Не важно, — буркнул Лахлан.
Несмотря на ответ Эванджелины, он был уверен, что в событиях этой ночи есть какое-то волшебство. Если Эванджелина не наложила на него заклинание, тогда единственным объяснением, которое он мог придумать, было то, что ее кровь усиливала его влечение к ней.
— Сейчас мы станем свидетелями союза короля Лахлана и Эванджелины, — объявил Бродерик собравшейся публике.
Услышав недовольные замечания среди своих людей, Лахлан обвел толпу взглядом, заставившим всех замолчать, а затем снова посмотрел на Эванджелину. Она стояла, высоко подняв голову и выпрямив спину, но ее вызывающая поза не могла обмануть Лахлана, он видел глубже. Намерение держаться на расстоянии от Эванджелины отступило перед желанием успокоить ее — и Лахлан взял ее изящную руку в свою.
Когда Бродерик спросил, знает ли кто-нибудь о каких-то причинах, по которым этот союз не может быть заключен, Лахлан вряд ли заметил секундное замешательство Эванджелины, потому что в этот момент ему на ум пришло несколько просто великолепных причин.
Но, понимая, что уже слишком поздно отступать, он сказал «нет» одновременно с Эванджелиной.
Следующие клятвы Лахлан повторил без особого труда: он будет с готовностью защищать ее, следить, чтобы ей не причинили вреда, хранить верность только ей — что ж, возможно, на этом обещании он слегка запнулся, но не потому, что хотел видеть у себя в постели другую, а просто он подумал, что оно поможет убедить Эванджелину занять там место.
Поглощенный своими размышлениями, Лахлан пропустил пункт, который Бродерик зачитал Эванджелине, но, судя по мрачному выражению ее красивого лица, он не сомневался, что знает этот пункт, и ухмыльнулся.
— Он не имеет права на это.
— Эванджелина, он король. — Бродерик закатил глаза. — Он сам себе закон.
— Давай же, Эванджелина, это совсем не трудно. — Лахлан подавил смех. — Повтори за мной: «Я буду повиноваться моему мужу, моему королю, властителю всего, что он видит».
Она сердито заворчала, а потом быстро пробормотала слова себе под нос, но Лахлан был совершенно уверен, что одно слово она пропустила — именно то, которое он хотел от нее услышать.
— Я не расслышал. — Он наклонил к ней голову. — Не повторишь ли?
— Я буду повиноваться тебе! — практически выкрикнула Эванджелина, сжав руки в кулаки.
— Приятно это знать.
Церемония закончилась, и они, стоя рядом, принимали добрые пожелания от собравшихся вокруг них. Лахлан заметил темные круги под глазами Эванджелины, услышал нотки слабости, звучащие в ее мелодичном голосе, когда она разговаривала с Райаной, и сказал подошедшему королю Крайнего Севера:
— Надеюсь, ты не обидишься, Магнус, но Эванджелина и я не примем участия в празднестве.
— Не скажу, что виню тебя. — Магнус окинул Эванджелину похотливым взглядом. — Мне, как и тебе, тоже не терпелось бы уложить ее в постель, — сказал он достаточно громко.
Эванджелина негодующе вздохнула, но Лахлан, обняв ее за плечи, предостерегающе стиснул их. Он не мог позволить Эванджелине выплеснуть свой гнев. Что-то буркнув, она зашагала к Фэллин с сестрами.
— Желаю успешно переломить ее, — сказал Магнус, провожая взглядом Эванджелину. — Ты нашел себе работу.
Этот человек был глуп, если думал, что можно сломить дух Эванджелины.
— Я не стану впустую тратить на это силы. И не хочу этого делать.
Лахлан пожелал приятной ночи, и мысль о том, чтобы лечь в постель с Эванджелиной, разожгла его воображение. Он пошел к ней, скрипя снегом под ногами, но она, очевидно, не замечала его приближения. Во всяком случае, ему так казалось, пока он не положил руки ей на плечи и она не сказала:
— Я бы предпочла не ходить на празднество, если ты не возражаешь.
Лахлан обнял ее и прижал спиной к своей груди. Эванджелина замерла, а затем, когда он уже подумал, что она собирается вырваться, прильнула к нему.
— Я уже принес наши извинения, — сообщил он ей, вдыхая обольстительный аромат.
— Мы вернемся в пещеры?
Она откинула голову назад, и шелковые пряди волос защекотали ему подбородок.
— Да, если ты не предпочитаешь остаться в одной из комнат здесь. Уверен, это вполне можно устроить.
— Нет, пещера прекрасно подходит.
Лахлан мог думать только о том, чтобы вернуться с ней в их убежище в горах, где он уложит Эванджелину на постель из меха и медленно, дюйм за дюймом снимет с нее аметистовое платье, возьмет в
