Лахлана. — Это дело рук твоей жены.
— Полагаю, так.
Лахлан подбородком указал в ту сторону, где Рори бежал по двору, стараясь поймать Оливию и Аву.
Увидев отца, Ава бросилась к ним и споткнулась, но Эйдан поймал ее, не дав упасть, а Рори, схватив Оливию, зажал ее под мышкой.
— Ты что, не можешь справиться со своей женой?
Возмущенный вопрос его брата был заглушен платьем Авы, пытавшейся забраться отцу на голову.
— Могу настолько же, насколько ты справляешься с дочкой, — огрызнулся Лахлан.
Сирена, как и Лахлан, не обладала способностью к транспортации, поэтому было совершенно очевидно, что не она отвечала за появление всей семьи в Армадейле, и, естественно, их гнев должен был пасть на Эванджелину. Но это вовсе не означало, что Лахлан собирался признать это или позволить ей принять на себя всю тяжесть вины.
— Давайте просто честно признаемся, что ваши жены так же упрямы, как моя. Единственная причина, по которой Эванджелина доставила их сюда, — это их требование.
Он отлично понимал, что Сирена и Элинна были вынуждены придумать какую-то хитрость, чтобы заставить Эванджелину согласиться перенести детей.
— Да, вероятно, ты прав, — обменявшись взглядом с кузеном, признал его брат. — Именно транспортация детей беспокоит меня больше всего.
— Эви, возможно, не слишком обожает малышей, но она не станет подвергать их риску.
— Дядя Лахлан! — Алекс и Джейми, задыхаясь, подбежали к нему. — Дядя Лахлан, ты можешь уговорить тетю Эви снова посадить нас в пузырь?
— В пузырь?
Лахлан недоуменно свел брови.
— Ну да! — кивнули мальчики. — Она посадила нас в пузыри, и мы поднялись вверх и летали по залу. Это было так здорово.
— Джейми, ты, должно быть, выдумываешь.
— Нет, мы не выдумываем. Малышки вывели ее из терпения своим плачем, а Ава и Оливия бросали в нее овсянкой.
Лахлан рассмеялся, но сразу замаскировал смех кашлем, заметив сердитое выражение на лицах Эйдана и Рори. Затем быстро зашагал через двор, решив, что нужно забыть о Ламоне и Урсуле и защитить свою жену от своей семьи.
— Лахлан!
Кузен и брат бросились за ним.
— Сэр Лахлан? — обратился к нему лакей, когда Лахлан вошел в Армадейл.
— Да.
— Это принесли для вас час назад.
Он подал ему запечатанный пергамент.
Лахлан узнал печать — печать Ламона.
— Ты видел, кто его доставил?
— Нет, его доставили на кухню.
Лахлан дрожащими пальцами распечатал послание и прочитал записку.
«
— Спасибо, — отпустил он слугу, не позволив себе показать гнев и страх, вскипевшие у него внутри.
Краем глаза Лахлан заметил жену. Быстро взглянув налево, потом направо, она стремительно направилась через холл, но, увидев мужа, резко остановилась. Лахлан незаметно убрал руку за спину и, сложив пергамент, засунул его сзади за пояс штанов.
Эванджелина шла к нему, решительно выставив подбородок, и была так прекрасна, что у Лахлана защемило сердце.
— Я могу объяснить, — заговорила она.
— Не сомневаюсь в этом. Просто я не уверен, что брат и Рори станут тебя слушать.
Он сохранял легкий тон, хотя ему больше всего хотелось рассказать Эванджелине о послании. Но он не хотел подвергать ее опасности, так же как не хотел рисковать жизнью своего сына.
В уютной комнате, которую предоставила ей и Лахлану Фиона, тетя Элинны, Эванджелина расхаживала перед камином, уверенная, что протоптала дорожку в овальном ковре. Прошло уже несколько часов с тех пор, как Лахлан отправил ее наверх в спальню, прошептав обещание скоро присоединиться к ней.
Сырость ночного воздуха проникала сквозь каменные стены, и Эванджелина, подавив дрожь, с помощью магии сильнее разожгла огонь в камине. Взглянув вниз на тонкую белую ночную сорочку, которую создала, Эванджелина немного расстроилась, что, желая воспламенить желание мужа, выбрала такую одежду, и поклялась, что если Лахлан вскоре не придет к ней, она оденет себя в очень простую, очень плотную ночную сорочку.
Но при звуке тяжелых шагов в коридоре за дверью комнаты ее обида мгновенно улетучилась, и Эванджелина, отчитав себя за неподобающее возбуждение, отозвавшееся дрожью внизу ее живота, опустилась в кресло у камина. Не желая показать, что не могла дождаться возвращения мужа, она снова взяла с соседнего столика книгу, которую пыталась читать раньше, и, когда он вошел в спальню, сделала вид, что увлечена развитием литературного сюжета. Заметив, что держит книгу вверх ногами, Эванджелина чуть не вскрикнула и незаметно перевернула ее. Но ей не нужно было переживать за свое притворство, потому что Лахлан едва взглянул на нее и прошел через комнату к кровати.
Его мокрые волосы были заглажены назад и касались воротника рубашки, прилипшей к нему, словно вторая кожа.
— Ты выходил из дома?
Это было совершенно очевидно, но каменное молчание Лахлана привело Эванджелину в замешательство, и она спросила первое, что пришло ей в голову.
— Да.
Стоя к ней спиной, он отстегнул меч и положил его на сундук у спинки кровати.
Она обратила внимание на то, как резко он вытащил из сапога свой шотландский кинжал, и, снова положив книгу на стол, встала.
— В чем дело?
К Эванджелине вернулась ее прежняя тревога.
Опустив голову, Лахлан прерывисто выдохнул и медленно повернулся, и при виде муки в его глазах Эванджелина похолодела.
— Расскажи мне.
Удивившись, что смогла произнести какие-то слова сжавшимся от страха горлом, она пошла к мужу.
— Это мой сын, Эви. У Ламона и Урсулы мой сын.
От него исходила смертельная ярость, а его лицо было искажено страданием.
— Почему ты так уверен?
Лахлан ничего не ответил.
