- А как же свободы демократии, гласность, открытость – усмехнулся Самум – ведь все можно, все открыто.
- Ну да, можно – сплюнул Орест – можно безнаказанно воровать заводы, присваивать предприятия, делая вид, что это правильно и законно и именно так должно быть, считая остальных быдлом и тупым скотом. Можно творить все что угодно и ничего за это не будет - были бы деньги, а купить можно любой суд. Купленная она, гласность - все схвачено и проплачено. Заказные писаки даже из последнего вора и подлеца сделают величайшего благодетеля, обкрадывающего народ от имени народа и во имя народа! А вседозволенность… доводила ли она когда-нибудь до добра? Знаешь сколько западного дерьма хлынуло на головы молодежи – наркотики, секс, разврат? Пусть у Брамы башку отбило, ему простительно, но ты то соображаешь.
- Соображаю – кивнул особист – собираться надо, думать и делать - пока и вас, и детей ваших на органы не продали.
- А кто соберется? – горько обронил Орест – нас горстка, но всегда найдется предатель. Деньги они такое с человеком делают, даже с самыми лучшими из нас. Народ оставили на выживание, на вымирание и уже не до светлого будущего…
- Не обманывайте себя, ребята – вы не выживать сюда пришли, не зарабатывать, а умирать. И если ничего другого в голову не приходит, то сделайте это с умом и пользой для народа. Используйте ваши винтари по назначению, грохните пару самых зажравшихся – даже при самом мощном, эшелонированном прикрытии нет рецепта от снайперской пули. Как специалист заявляю. И пока «законные» восприемники будут грабить награбленное – переключайтесь на другой объект. Да, на место одной зажравшейся сволочи придут две новых, но смерть равняет всех. Если все делать с умом и расстановкой, включив мозги, то даже при нынешнем положении, несмотря на затянувшуюся болезнь общества, можно организовать службу экономической ликвидации, что-то вроде экологии социума, определяющую степень вины.
- Самум, ты из СБУ? – скосил колючие глаза Сергофан.
- Нет – усмехнулся, поднимаясь особист – из КГБ, и я все еще служу своей родине. Она ведь у нас одна… даже здесь.
- Но это же терроризм – Орест пристально всматривался в лицо особиста стараясь разглядеть подвох.
- Это адекватный ответ на геноцид против собственного народа – отрезал Самум – в глазах правящей верхушки, которая пишет законы и крутит ими, как хочет, вы будете террористами. Но, благодаря все той же продажной гласности, узнав, что есть еще справедливость народ будет иметь надежду. Все понимают, что так жить нельзя, что это не жизнь, а существование, на которое нас обрекли, но никто не знает что делать. Но физическое устранение, крайняя, вынужденная мера, должно быть реализовано только тогда, когда ваше движение будет иметь строгую структуру и начнет наносить удары по самому слабому их месту – деньгам. В окружении этих «господ» всегда найдется человек, который за деньги, или даже за непрощенную обиду выдаст нужную информацию. Ломать самые надежные швейцарские банки в киберпространстве вещь достаточно легкая, нужно лишь привлечь людей которым нечего терять, кроме оков. Но главное что бы они сражались за народ, за будущее, за идею – иначе вы будете преданы и потерпите неминуемый крах.
Речь Самума произвела на сталкеров неизгладимое впечатление, они молчали и еще долго смотрели вслед, пока он с Брамой не скрылся за поворотом. Мусорные кучи становились все ниже и вскоре они вступили на элеватор. Путник с интересом посматривал на своего напарника, а потом обронил, посматривая на скрывшийся уровень Могильника:
- Ну, ты и выдал, они долго будут переваривать. Прям прирожденный террорист! Я ведь до этого не задумывался особо, чем вы занимаетесь. Считал, что гебешники занимаются ловлей теней в темной комнате.
Самум усмехнулся, обстрелял поскрипывающей под ногами щебенкой замшелую колоду, присел под зацветающими липами и устало прикрыл глаза:
- В чем-то ты прав - для человека непричастного, это примерно так и выглядит. Но, кроме «ловли теней» у нас много других занятий: аналитика, информационная безопасность, борьба с терроризмом. До девяностого года на шее удавкой болтался целый свод предписаний, распоряжений направленных на то, что бы тормозить и сводить нашу работу на нет. Думаешь, не знали, не докладывали, какая игра, какие усилия направлены на разложение не только прогнившей «коммунарной» демагогии, но финансов, экономики? Докладывали, и самые идейные сразу сложили головы на эшафот. Теперь о них никто не помнит. Но после девяностого все изменилось. Мы долго искали причины и не могли отыскать, но рассказ Крипты все прояснил. Они сами начали верить в то, чем кормили полуголодный народ! Я говорю не тех марионетках, что были у всех на виду, на трибунах, газетах, а о настоящем правительстве, которое Семецкий столь внезапно обработал.
- Выходит, Семецкий благодетель? – Брама скептически сморщился – он выбрал не самые лучшие методы.
- Трудно судить со стороны. Право, не знаю, как бы я поступил на его месте. Но, видя все это, убеждаюсь, что он поступил правильно. Невозможно изменить страну, ее идеологию и политику, не изменившись при этом самому. Я вот все думаю, почему Семецкий ушел, сдался и так просто отдал Полине власть над постулатом?
- Крипта описал это так, словно видел своими глазами. Непостижимо!
- Это, как раз, вполне объяснимо, а вот понять Семецкого куда сложнее. Трудно быть Богом, оставаясь при этом всего лишь человеком, принимать решения за всех и нести за это ответственность. Задаваться вопросом, а имел ли он на это право? Потому даже приговор вечно умирать, для него благо и избавление от мучений. Он ведь мог запросто мог обработать Вереса, попробовать сломить Полину, а не рассказывать им все это.
- Так он гений или изгой? – Брама посмотрел на старые ворота и осторожно пошел вперед.
- У человечества должны быть и черные гении – поднимаясь, усмехнулся Самум – не будь его, то и нас, скорее всего, постигла бы подобная участь. Слишком много вопросов за один день, а он ведь только начался, этот длинный день.
- 07 -
Дороги возвращения самые тяжелые. Идти приходится, не оглядываясь на пройденный путь. Здесь нельзя полагаться на прежний опыт, который в условиях изменяемости приводит к гибели. Если не можешь измениться сам, не стоит ходить в Зону - не вернешься. Лучше заранее уйти, пока еще можно, пока не держит, вцепившись в душу и заглядывая внутрь. Лесники не спешили. Десять лет в Зоне это целая жизнь, вечность по меркам внешнего мира. За это время можно понять простую истину - Зона отражение того, что внутри. И если путники только искали путь домой, то лесники давно нашли. Далекая, укрытая в аномальных лабиринтах Глушь стала домом. Ретроспектом, восстановлением сбойного витка эволюции, как говорил Доктор. Для них это было понятно, закономерно, но удивляло другое – что держало его внутри Зоны? Он мог в любой момент, как и каждый из них, уйти за Периметр. Узнай путники, что ключи от «облачного моста» лежат не где-то, а в них самих – они в полном составе ушли бы на Глушь и покорно просили перемирия.
Тис и Людвиг вернулись через неделю. Снаружи все было иначе: кипучая, бурная жизнь внешнего мира казалась суетной и бесцельной, и каждый новый день был подтверждением правоты Журбина – человечество идет к гибели и Зона первая ласточка грядущих изменений. Тяжело жить зрячему среди слепых, ощущая их ущербность как свою. Лихо заломленный на бровь берет, военная форма и янтарные глаза овчарки – это все, что могли вспомнить те немногие, с кем они имели контакт во внешнем мире. Особистами было исписаны горы бумаги, сорвано множество погонов, посекундно восстановлена картина перехвата странного солдата на далеком сельском кладбище, из которого он исчез, словно испарился. Но ни
