походило на почетный эскорт, высланный навстречу союзникам.
— Пять суток ареста! — разразился Комаров. — Десять! Щенок!
Тем временем Зыков приземлился на хвосте у «Дугласа». Высунувшись из кабины, он бросил на генерала полуумоляющий-полувосхищенный взгляд. Комаров погрозил ему кулаком и быстрым шагом направился к трапу, на котором уже показался Марселэн в сопровождении Кастора.
«На этот раз уже настоящий контакт, — думал Марселэн. — Этот генерал — наш генерал. Этот полковник — наш полковник. И капитан с оттопырившимся — несомненно, от словаря — карманом тоже будет иметь к нам какое-то отношение. Наша авантюра переходит в область реальности, она перестает быть авантюрой».
— Честь имею, господин генерал, — произнес он.
— Я счастлив пожать вашу руку, — ответил Комаров по-французски.
Синицын и Сарьян в свою очередь тоже обменялись рукопожатиями с Марселэном.
— Лейтенант Кастор, наш переводчик…
Затем, обернувшись, Марселэн указал широким жестом на своих товарищей, стоявших около «Дугласа».
— А это группа «Нормандия».
«Нормандия» — так назвали они свою группу. В качестве эмблемы они взяли герб Вильгельма Завоевателя: два леопарда на алом фоне. А эскадрильям дали названия трех больших городов: Руан, Гавр и Шербур. Это принесло капитану Сарьяну новые непреодолимые затруднения, поскольку он не мог правильно произнести ни одного из этих названий. Но Кастор его утешил:
— Ничего, — сказал он ему, — важно, что это леопарды, они кусаются!
Пятнадцать летчиков выстроились рядом с «Дугласом». Генерал Комаров говорил с паузами, чтобы Кастор мог переводить.
— Надеюсь, это не затянется, — шепнул Шардон Бенуа. — Я замерзаю.
Бенуа ничего не ответил, у него не было настроения шутить. Замечание Шардона ему не понравилось, хотя он тоже ненавидел приказы, официальные речи и лозунги. Рядом с ним стоял Перье, с застывшим лицом, словно Жанна д’Арк, услышавшая Голоса. В обычное время его вид вызвал бы у Бенуа желание выкинуть какую-нибудь глупость — из тех дурацких фокусов, которые во французской армии можно было выкидывать, если имеешь на своем счету немало «мессершмитов». Но здесь, как ни странно, у него такого желания не появилось.
— От имени советского командования, — говорил Комаров, — я приветствую летчиков сражающейся Франции.
«Вперед, за то-то и за то-то!» — подумал Бенуа.
Но Комаров продолжал, сделав паузу, чтобы Кастор успел перевести:
— Ночью мне сообщили о том, как вы одеты. Поэтому вместо того, чтобы приготовить для вас речь, я приказал приготовить экипировку. Вольно!
— Вольно! — заорал Кастор. — И пошевеливайтесь!
В нескольких метрах от них, здесь же, на летном поле, остановился грузовичок. Солдат, который его привел, оказался девушкой. Две другие девушки, в кузове, приглашали французов подойти, размахивая сапогами и полушубками на козьем меху. Они называли предметы одежды по-русски и громко хохотали. Началась настоя-щая свалка!
— Как видите, переводчиков не требуется, господин майор, — сказал Кастор Марселэну.
Тот молча улыбнулся. Синицын и Сарьян смеялись от всей души. Лейтенант Зыков, видя общее оживление, счел ситуацию благоприятной. Выйдя из тени грузовичка, он направился к Марселэну с летным комбинезоном и унтами в руках. Не заметив предостерегающего знака Синицына, смущения Сарьяна и яростного взгляда Комарова, он протянул свои подарки французскому майору. Потом, повернувшись к Комарову, застыл в безупречной стойке «смирно».
— Товарищ генерал, разрешите мне преподнести майору Марселэну комбинезон и унты. Мой личный подарок.
— Ах ты!.. — побагровел Комаров и вдруг рассмеялся. — Позвольте представить вам лейтенанта Зыкова. Одиннадцать сбитых машин. И пять суток ареста за лихачество.
— Товарищ генерал, — жалобно взмолился Зыков, — ради франко-советской дружбы…
— А, бандит!.. Хорошо. Ради франко-советской дружбы’скину трое суток! Но двое отсидишь.
Зыков делал достойные похвалы усилия сохранить пристыженный и смущенный вид. Искорки в глазах Кастора убедили его, что это ему не удалось. А Комаров тем временем говорил Марселэну:
— Это ради вас.
Кастор перевел и добавил:
— Личный подарок!
Марселэн переложил из правой руки в левую обмундирование, переданное ему Зыковым. Затем он дружески пожал лейтенанту руку.
— Спасибо, унты великолепны!
Зыков стиснул протянутую, ему руку, улыбнулся, что-то быстро пробормотал, еще раз пожал руку французу, отдал честь генералу и отправился под арест, который, видимо, не был слишком уж суровым наказанием.
— Что он сказал? — спросйл Марселэн.
— Русский обычай, — ответил Кастор. — Он сказал: от всего сердца.
Ажиотаж около грузовичка достиг своего апогея. «Мы похожи на толпу женщин в универсальном магазине в день получки», — думал Вильмон. Впрочем, это вовсе не мешало ему, подобно товарищам, примерять сапоги и ушанки. Рядом с ним Буасси примерил уже семь полушубков, когда русская девушка- солдат решительно накинула ему на плечи еще один.
— Полушубок, — сказала она.
— По-лю-шю-бок? — повторил Буасси.
— Да! — подтвердила восхищенная девушка. ч- Ну вот, — сказал Буасси, — по крайней мере я буду знать одно русское слово.
И он оставил себе полушубок.
Доктор щеголял в полушубке, способном упрятать троих таких, как он.
— Ты похож на медведя, — заметил Казаль.
— Да, вы правы, но на ученого медведя! Вы улавливаете эту тонкость?
Вилъмон примерял шапки. Он выбрал одну, которая ему понравилсь, но в это время к нему подошла девушка-солдат. Решительным движением она сдвинула шапку на его голове чуть набок.
— Вот так! — сказала она по-русски.
Вильмон не понял, что она сказала, но это и не имело значения-. Он вытащил из кармана два значка Свободной Франции. Один — чтобы приколоть на шапку, другой — подарить девушке. Она покраснела и наградила его ослепительной улыбкой. Девушка отошла, и Вильмон увидел, что старшина эскадрильи Лирон пытается придать своей шапке такой же крен, как у него. Он подошел к нему и спросил:
— На кого я похож?
Лирон, оглядев его полушубок, шапку и сапоги, ответил:
— На русского.
Вильмон вспомнил вопрос, который он задавал. себе, слушая речь генерала. Он уже знал первую часть ответа. Лирон невольно подсказал ему вторую. Простота Комарова его подкупила, и он вспомнил слова Марсе-лэна: «Там, куда мы отправляемся, лицо командира имеет большое значение». Лицо генерала тоже много значит, особенно когда выпадет случай на него посмотреть. Лицо Комарова ему нравилось. Вильмон всегда ненавидел высокопарность, и сейчас ему было очень неприятно думать, что — хотят они того или нет — для этой охваченной войной страны, оккупированной почти до самой Волги, с заводами, вывезенными на восток, с партизанами в тех районах, которые в учебниках географии называли Европейской Россией, — хотят они того или нет — для нее они олицетворяют Францию. Как это трудно — нести на своих плечах тяжесть ответственности за родину! Как это волнует!
— Бенуа, — обратился он к товарищу, — ты не задумывался над тем, что для всех этих людей мы представляем Францию?
