Техника безопасности для родителей детей нового времени

Все это называется (по Эриксону) кризисом иден­тичности. Он либо преодолевается обретением «взрослой идентичности», либо не преодолевается. Тогда юноши и де­вушки соскальзывают на более низкие уровни развития, пы­таясь отсрочить обретение взрослого статуса, уходят в роке­ры, тусовку, наркотики… и как им кажется, на свободу, где можно взять управление в свои руки.

Они еще не в силах осознать, что просто передают право доступа к своим программам более широкому социуму. Но этот доступ будет уже не прямым, а опосредованным — через стремление быть как все, через впитывание образов, разде­ляемых всеми сверстниками.

У психологов это называется — групповая идентич­ность — отказ от свободы развития в пользу одной групповой программы. Это все-таки не прямой контроль, который осу­ществляли мы, родители.

Наиболее естественное состояние тинейджера – состоя­ние борьбы за самоопределение.

У наших детей есть глубоко спрятанный в «корневых файлах» простейший способ оценки ситуации: раз все это делают, и всем это нравится, значит, это и есть истина жиз­ни. «Все» означает друзья во дворе. Или один друг. Статисти­ка здесь ни при чем. Важны хоть чье-нибудь одобрение и яр­кость переживания, по сути, рекламная наклейка. Эта фор­мула делает человека управляемым для общества, заставляет его внутренне стремиться быть с «себе подобными», а следо­вательно, перенимать их манеру поведения, способы обще­ния и наиболее общие знания.

Так общество или подростковая банда делают подростка управляемым. По сути, на этом этапе происходит потеря рас­тущей личностью свободы управления собственной жизнью. Теперь все делается по выбранному стереотипу.

Нам, взрослым, понятно, что хорошая учеба — путь к дальнейшему успеху в жизни. Но в иерархии ценностей ва­шего сына сейчас куда актуальнее любовь голубоглазой девя­тиклассницы. И ничем вы его не переубедите. «Родители ни­когда нас не понимают!»

Впрочем, родители обычно действительно не понимают.

Случай из жизни

Одна вполне достойная женщина реализовывала свою жизненную программу в жесткой, но логичной последова­тельности: развод, защита диссертации, успешная карьера, достижение высокого материального положения. Парал­лельно с этим росла и развивалась ее дочь, которая в началь­ной школе была отличницей, занималась пением, танцами, музыкой. К 15 годам она окончательно поняла, что мама не обратит внимание на ее успехи. Поняла это взрослеющая де­вушка, но реакцию выдала маленькая обиженная девочка, которая страдала все эти годы.

Школа «пошла ко всем чертям» вместе с пианино и при­личными манерами. Девочка компенсировала свою обиду «веселой» компанией, сигаретами, спиртным и наркотиками.

Примечательно, что окончательный разрыв с прежней жизнью произошел после того, как мама родила еще одного ребенка. «А что было беспокоиться о старшей — она с детства отличница. Я думала, у нее все уже хорошо». Так на старшую дочь вообще перестало хватать времени.

Это реальный случай из жизни, хоть и выглядит он не­сколько хрестоматийно. Самое досадное, на той стадии, ког­да мама пришла за советом, что ей делать с дочерью, «бо­лезнь» приобрела необратимый характер. И какой совет мы можем дать на этой стадии? Бросить работу, уехать с дочкой в дальнее путешествие, начать познавать ее душу, искать под­ход. Для возврата к нормальным отношениям маме пришлось бы налаживать отношения сначала с девочкой внутри самой маленькой матрешки, потом со следующей, старшей и т. д.

Глядя на маму, я понимал, что в глубине души она не го­това к кардинальным изменениям в своей жизни ради воз­врата дочери. За деньги можно обеспечить лечение от нарко­тической зависимости, даже сменить среду обитания. Но не­льзя купить доверие, которое выражается в желании слушать советы и следовать им.

По мере взросления подростка родители могут счесть, что с ним уже нечего церемониться. «Чтобы в 10 был дома, ра­но тебе еще… сам должен понимать, не маленький…» Попытка сохранить контроль такими средствами, скорее всего, спро­воцирует разрыв. Пятнадцатилетний юноша не вспомнит о тех игрушках, которые ему дарили. Обида направит его па­мять к какому-нибудь эпизоду раннего детства, полному бо­ли и непонимания. А дальше приблизительно такой ход мыс­лей: «Они меня всегда обижали, но тогда я вынужден был под­чиняться. А теперь я совсем другой, и я рву внутренние нити, связывающие меня с этой болью и несправедливостью. Я другой, я зачеркиваю свое прошлое». На самом деле он его не зачерки­вает, а, наоборот, подтаскивает к настоящему, питает из него свою решимость бороться с родителями, которые, видя его неадекватность, стремятся, наоборот, усилить контроль.

САМОУБИЙСТВЕННАЯ БОРЬБА ЗА СВОБОДУ

Случай из жизни

Парень пришел домой из школы, переполненный самы­ми важными в его жизни проблемами. Осознанно или нет, но он ищет сочувствия и поддержки родителей. Мама, попи­вая чай с гостями, говорит с юмором: «Ой, какой же ты мя­тый, нестриженый» (или что-то в этом роде).

Она не хочет обидеть ребенка, она хочет пошутить, раз­влечь гостей и заодно весело наставить любимого сына на путь истинный. Но он-то в этот момент находится совсем в ином эмоциональном поле. Для него легкое подшучивание сейчас — свидетельство легкомысленного отношения к его бедам, присутствие же гостей усугубляет ощущение отчуж­денности. И самое главное: в 15 лет никто не любит быть объ­ектом насмешек взрослых. Вот так мы и теряем нити безопас­ной привязанности со своим взрослеющим отпрыском.

Подросток, с претензией на неоцененность, бросит ро­дителей, уютную квартиру, любимую девушку, лишь бы остаться в кругу своих сверстников. Самое смешное, что так ИЗВРАЩЕННО проявляется его потребность в безопаснос­ти. Ну, скажите, разве нам всем не очевидно, что куда безо­паснее остаться с родителями?

Но дети часто не чувствуют родителей. А как можно опи­раться на то, что не чувствуешь?

Обида на невинную шутку родителей толкает к демонс­трации протеста. Так нужно для самоутверждения. Вот они и самоутверждаются, часто по-дурацки, так как внутренние матрешки продолжают подкидывать образцы поведения из раннего детства. Отсюда странные прически, серьги в носу и пупке, секс на мотоцикле.

Юноша уходит из родной семьи в секту, тусовку, фа­шистскую организацию, где, ему кажется, его принимают с любовью и уважением. Девушки выходят замуж за первого попавшегося, чтобы развестись через пару лет, увеличив ко­личество душевных ран.

Тут уж родители понимают, что ребенка надо спасать — вынимать из плохой компании, снимать с иглы. Но на этой стадии маме или папе уже придется отказаться от работы, лич­ной жизни для того, чтобы контролировать каждый шаг под­растающей личности, причем делать это «извне», то есть, поп­росту говоря, следить. Это само по себе усилит раздражение подростка и подтолкнет его к еще большей конфронтации.

Из переписки в Интернете:

(с сохранением стилистических и орфографических особен­ностей)

«Привет ЭГОИСТ!

Вот прикол, наконец-то бог сотворил еще одного эгоиста.

Кстати про музыку, у ваших детей странный нрав слушать Бетховена (он в этом имени сделал две ошибки 'Битховин') и прочие вещи…

Ты вот сама говоришь про себя, что ты эгоистка, а про ме­ня люди говорят. Но я не согласен с ними, я не эгоист. Просто я всех слишком люблю и понимаю, что мое присутствие их (вас)