— Захарчиков! Привет! Как отдыхалось?
— Все хоккей, как говорят англосаксы. На родину в деревню ездил. Подальше от шума городского.
— Молодцом. Слушай, у нас здесь такие дела начали твориться…
— Да вот слушаю. И верится, и не очень.
— Точно. Вот вчера, например, говорит мне Михалыч на пятиминутке: «Почему, мастер Рябчиков, на минуту 52 секунды ваша смена раньше работу закончила? Повторится — будете наказаны». Нет, ты пойми: на минуту 52 секунды!
— А какие пятиминутки стали,— поддержал Валько.— Пять минут и ни секунды дольше. Если кто не успел высказаться или доложить, оставляет. Других не задерживает — по местам.
Стрелки часов напротив секретаря Танечки показывали без одной минуты восемь. Она резко встала из-за столика и при первом бое механизма широко распахнула дверь кабинета. При последнем бое дверь закрылась. Танечка стала на свой пост, широко расставив руки, самим жестом давая понять: никого из опоздавших не пропустит ни под каким предлогом.
Роман Михайлович, бодрый, энергичный (а поговаривали, вновь провел в кабинете бессонную ночь), привстал:
— Рябчиков, мастер шлифовального участка,— начал, — объявляю вам выговор.
— За что-о? — застыл в изумлении.
— Вчера вы закончили смену на минуту и 34 секунды позже положенного.
— Вы еще точнее можете сказать, ну до десятых секунды? — съязвил Захарчиков.
— Могу,— без тени иронии ответил начальник.— Могу и до сотых. Смена закончила производственную деятельность позже на одну минуту 34 и 28 сотых секунды. За прошедшие сутки цех недодал продукции на четыре рубля 71 копейку,— продолжал он.— План не выполнен.
— Да это же мизер, ведь на десятки тысяч рублей…— попробовал было вновь возмутиться Захарчиков.
— Прошу не перебивать,— резко оборвал Роман Михайлович.— Вопросы, не касающиеся непосредственно производства, можно задать в приемный день с 10 до 14 часов. Запись на прием у секретаря.
Он дал еще несколько конкретных, предельно точных распоряжений. Ровно за пять минут совещание закончилось.
Вскоре о начальнике сборочного цеха заговорил весь завод. И не только потому, что с конвейера начала сходить в нужном количестве, хорошего качества продукция. Впервые за последние годы электронное оборудование после сборки не требовало доводки, процент брака упал почти до нуля. Поговаривали, Роман Михайлович часто сам бросал «кресло» и шел туда, где намечалась «дырка». Лично в считанные минуты с поразительной точностью настраивал станок, устранял неполадки не хуже самых опытных мастеровых. Дисциплина и порядок сборщиков достигли совершенства. Их стали ставить в пример.
Поражало и то, что бывших своих друзей он словно перестал узнавать: со всеми был ровным, официальным и даже в дружеских разговорах не выходил за рамки производства.
— Ты что, помешался на своем оборудовании, а, Роман Михайлович? — в шутку заметил заместитель главного инженера предприятия Бальчук.— Дома не бываешь. Мне вот вчера Наташа звонила, спрашивала о тебе, ругала: гробите человека. Я понимаю: производство — это важно. Очень важно. Но нельзя же так.
— Какая Наташа? — спросил,
— Да у тебя и впрямь короткое замыкание в башке.
Роман Михайлович постоял несколько секунд, казалось, уйдя в себя. Потом ответил:
— Все в полном порядке. Замыкания нет. Наташа сказала: «Все отменяется»,— и пошагал в цех.
— Чудак! — только и промолвил Бальчук.— Но производство поднял. В считанные дни. Молодец, ничего не скажешь. На орден тянет.
*
Секретарь Таня была в трансе. Сегодня Роман Михайлович вызвал ее в кабинет во время обеденного перерыва л строго спросил:
— Что такое целовать?
Девушка стушевалась.
— Такое придумаете…— начала она.
— Ты умеешь целовать? — спросил еще строже.
— Умею…— покраснела.— Не совсем, не очень.
— Покажи.
— Роман Михайлович! Разве можно?
— Приказываю. Приказ № 87.
Она подошла к нему, несмело чмокнула в щеку и, раскрасневшись, выбежала из кабинета.
— Целовать — значит касаться лица губами в этом квадрате,— ткнул себя пальцем в щеку Роман Михайлович и пошел осматривать главный конвейер.
На столе осталось лежать письмо от сестры: «…Брось все и сегодня же вечером после работы пойди к Наташе. Обними, поцелуй и она тебя простит. Разве можно так поступать, Роман? У тебя же семья, дети. Прошу тебя, нет, приказываю: иди и помирись!..»
«Здравствуй, дорогая Леночка!
Теперь я убедилась окончательно: Рома сошел с ума. Наконец явился. Заявляет прямо с порога: «Получил приказ сестры прибыть домой и помириться. Я должен тебя обнять и поцеловать». Такой серьезный, знаешь, стоит. Ну, думаю, к шутке все сводит, неловко ему, стесняется. Подошел, сгреб меня — и откуда у него столько силы взялось? Поцеловал неумело как-то, словно мальчишка впервые. Спрашивает: «Ты простила?» «Простила,— отвечаю со вздохом.— Иди детьми займись, забыли уже, какой у них отец». «Сколько?» «Сколько захотят. Если вообще захотят».
И началось. Приходит вечером домой. Сгребает в объятия, целует. Играет с детьми. Как только засыпают — бежит на работу. Прибегает в семь утра, тащит Димку в садик. Есть не хочет абсолютно, ни под каким предлогом. «Нет надобности»,— говорит. Спать тоже нет ему, видишь ли, надобности. Ни слезы, ни уговоры не помогают. Тычу ему завтрак. А сегодня, знаешь, что обнаружила? Он, оказывается, выбрасывает мной приготовленное в ящик для мусора, прямо возле подъезда. Представляешь?! Я бы и не знала, так дворничиха сказала: «Что это ваш муж каждый день свертки с едой выбрасывает? Кошек приучил к ящикам, прямо спасу от них нет!» Вечером Димка заявляет: «Надо папу на подзарядку поставить. Мы с Олей высасываем у него энергию до предела, еле дойти до работы хватает». Что твой братан с ребенком делает! Ужас какой-то и все. Мальчику сколько слов вбил в головку! Электроэнергия, фактаж, оборудование, автоматическая линия, нейтринные связи…
Прошу тебя, приедь, поговори с братом. Может, одумается? У меня уж сил нет терпеть такое.
Остальное у нас все хорошо. Никто не болеет. Ольга много читает, боюсь, чтоб глаза не испортила. Димка стихи декламирует, поет песню «В лесу родилась елочка» — готовится к новогоднему утреннику в садике. Приезжайте в гости, будем рады (тебя жду-не дождусь особенно, надеюсь, понимаешь). Тогда и поговорим подробнее.
До свидания. Наташа. 21 декабря 20… года».
*
Таня подала заявление с просьбой уволить по собственному желанию на следующий день после принудительного, как считала, поцелуя. Мастер Рябчиков попросил уволить через несколько дней после того, как схлопотал второй (теперь уже строгий) выговор за нарушение производственной дисциплины — два десятка деталей превысили допуск точности после шлифовки на несколько десятков микронов.
— Раньше допуск едва ни полумиллиметром на этом вале измерялся, а теперь микронами. Поймай их, эти микроны! — жаловался коллегам.— За тем станком молодой стоит, три дня как из ПТУ к нам пришел. И за что я попал в немилость к Михалычу?
— Нынче он всех давит. Беспощадно. Словно подменили человека. Раньше такой сердечный был, внимательный,— сочувствовал Захарчиков.
