брезентовую хламиду и островерхую шапочку. Откуда только взялся? - Ты чого творишь, бестолковая! - бьет по ушам высокий стариков выкрик. Сам он сердится, хмурит брови, грозит высохшим пальцем. Только в глазах у него теплые искорки, и меня прорывают слезы. Захлебываясь и торопясь рассказываю ему обо всем, что наболело, рассказ выходит бессвязный, похожий на бред сивой кобылы. - Ой-ой, девка, чогож ты творишь. Ну, полно, полно. На, девонька, на чайку, вот, попей, - сует мне в нос пластиковую литровую бутыль из-под фанты, - такого как у меня чая, небось, не пробовала. Действительно, такого - не пробовала. Почти черная, крепкая-крепкая, горько-терпкая жидкость, настоящий чай, в смысле не травы, а листья с кустарника, что в Индии растут, ну еще в Китае и Грузии. Ко всему еще и почти горячий, как будто недавно заваривали. Хлюпая носом, пью чай под монотонно-утешающий говорок дедка. - А теперь, спать, - показывает на ворох лапника. Когда успел-то, я, вроде, совсем недолго чай пила. Помогает мне подняться и добрести до импровизированной постели. В сон проваливаюсь, как в темную яму. Утром привычно будит солнце. Лежу, не открывая глаз, думаю. Странный дед, откуда взялся такой. Хотя, чего не отнимешь, спас, еще бы чуть-чуть и пораскинул Штирлиц мозгами по окрестности. А сейчас, вроде, отпустило, желания стреляться нету, как, впрочем, и других, разве что до ветру сходить. Только успеваю глаза продрать. - Доброе утро, - улыбается, сидит рядом, пока глаза не открыла даже и не чувствовала. - А чего в нем доброго? - интересно, что он мне ответит. - Дык, ты послухай, вона тварюшки поют, солнышку радуются, - смотрит на меня, ехидно так, мол, знаю, подковырнуть меня хочешь, да мне-то что. Действительно, в траве кузнечики наяривают, где-то в небесах разоряется припозднившаяся птаха. Губы невольно растягиваются в ответной улыбке. - Во, другое дело, - дедуся прямо светится как лампочка Ильича. - Дед, а ты кто такой, вообще, - смотреть на лыбящегося дедка приятно, но не хочется, чтобы мной манипулировали. - Да странник я, по земле-матушке хожу, никого не трогаю. Чет темнит, дед, сейчас времена такие, что не трогать не получится, либо ты, либо тебя. Ну да шут с тобой, сделаем вид, что верим. - А звать то тебя, странник, как? - Ты, дочка, можешь меня дедом Витей звать. - А не рано ли в папаши записываешься, а деда Витя? - Ох и колючая ты, будто крапива, - странник делает вид, что насупился, брови внахмурку, а в глазах все те же теплые искорки, - а я вот поесть тебе приготовил, да чайку свежего заварил. Упоминание о еде будит пустое чрево, и оно отзывается недовольным бурчанием. - Один ноль, в вашу пользу, не могу сердиться на тех, кто меня кормят. Сейчас, только прогуляюсь маленько, и давайте чай ваш и поесть. И да, меня Лизой зовут. Отмахнувшись от предложенной помощи, кое-как совершаю променад к ближайшим кустам. Нехитрый завтрак: жидкая каша на воде, сухари и чай кажутся мне необычайно вкусными. После еды опять укладываюсь на свою лежанку спать, сил нет никаких. Следующие несколько дней для меня похожи, как будто их печатали на одном ксероксе: ем, сплю, перекидываюсь ничего не значащими фразами со стариком, снова сплю, не беспокоясь о погонях и прочих неприятностях, временами самой себе напоминаю какой-то овощ, но даже это меня совершенно не беспокоит. Болячки мои, оприходованные в первый же день дедом, леченные каким-то маслом и травами, хоть и не дезинфицированные, тем не менее, начинают заживать, по крайней мере, дергающая боль уходит, голова перестает кружиться, но этот факт вызывает лишь небольшое удивление. В конце концов, в мире происходит столько непонятного, никогда ранее не бывалого, что удивляться всему никакого здоровья не хватит. В один из дней проснувшись не обнаруживаю рядом привычного уже дедка с его несколько назойливой обо мне заботой. Пока привожу себя в порядок, то, се, размышляю над любимыми вопросами русской интеллигенции: кто виноват, и что делать, вернее над вторым, потому как первый не несет в себе полезной нагрузки. С момента, когда вся эта зомбятина началась, прошло уже прилично времени, люди, вон, уже поопределялись кто и что по жизни будет делать, спасать или разбойничать, а я все как гамно в тазике болтаюсь. Даже дед этот странный, странник мать его и тот определился. Кстати, куда это его унесло? Хотя, похоже, его по жизни носит, сам же странником назвался, а со мной сидел пока я болель, а сейчас то чего со мною возится, вот и ушкандыбал, может даже с концами. А вообще-то нет, вон мешок его валяется. И пока я раздумываю о том, что шарить по чужим вещам нехорошо, руки, вернее одна рука, вторая висит на перевязи, сама развязывает мешок с лямкой, который у деда заместо рюкзака. Хм, ни намека на оружие, мешочки какие-то. Ага, в этом сухари, а в этом чай, крупные листья, соль, травы разные. О, тряпицы стопочкой, наверно, это портянки, дед то в сапогах, это я в носках альпина (1) рассекаю, когда они протрутся окончательно, придется тоже тряпки на ноги мотать. В общем, ничего особенного, даже не понятно, как дед столько времени протянул, и почему его никто не зашиб. На границе зрения, вниз по ущелью появляются три черные точки. Опа! Кого это сюда несет. Дед то один уходил. Кроме него никого не знаю. Значит, враги. Хватаю сайгу, набиваю патронами карманы. Пистолет в данный момент недееспособен, все патроны к нему, которые у меня были промокли и перестали фурычить. Куда бы спрятаться? Ага, на склоне растет арча, и ее полно. Ползу по склону вверх, недозажившие дырки сильно мешают, особенно та, что в боку, приходиться напрягать мышцы пресса и те, что рядом. Ныряю в кусты, плотный, темно-зеленый можжевельник полностью скрывает меня от постороннего взгляда. Хорошо правая рука работоспособна, но все равно, отстреливаться будет крайне неудобно, эх, жаль, нету АКМа. Жду. Точки неторопливо, обстоятельно движутся вверх. Вот нырнули в ельник, выросший в небольшой ложбинке и где-то с пол километра не дотягивающий до полянки, где нахожусь я. Когда фигуры выныривают из леса, вижу что это не три человека, а один, но ведущий за собой двух крупных животных, да и не просто животных, а лошадей. Когда деда Витя появляется на полянке в обществе Фанты и Колы, а это были именно они, я продолжаю сидеть в кустах, адреналиновая волна схлынула и на меня навалилась такая слабость, что спуститься самостоятельно не представляется возможным. Вернуться на поляну мне помогает дед, он же тащит сайгу. Пока карабкалась наверх, рана на боку вскрылась и начала кровить. Сижу, терпеливо жду, пока Виктор колдует над ней, сыпет на разошедшиеся края пепел из костра, потом, не переставая ворчать себе под нос, прикладывает тряпицу, пропитанную густой маслянистой жижей. - И откудова такая дурная взялась? Чого скакала как коза, а? - Дед Вить, ну испугалась я, мало ли кто может здесь ходить. - Ой, глупая девка, ох бестолковая, то самогубством занимается, то по кустам прячется. Неужто лошадь от человека отличить не можешь? - и тут же без перехода, - ну вот, готово, любо-дорого, - бережно похлопывает по свежей повязке. Я морщусь. - Дед Вить, а по ране то зачем. - Цыц, неженка, ничого твоей язве с того не будет, лучшеб по кустам не ползала, да не скакала, этож надо, додумалась же. Не обращая внимания, на продолжающего бубнить деда, подхожу к Фанте. - Ну, здравствуй, моя хорошая. Лошадь тычется в меня большой мордой, начинает шумно нюхать воздух, в надежде, что я ей дам что- нибудь вкусненького, я всегда старалась угощать своих коняшек, иногда куском лепешки с солью, а в Чок- Тале даже сахаром. Сейчас, к сожалению, у меня нет ничего вкусненького для Фанты, и лошадь, обиженно всхрапнув, отходит пастись дальше. Ну вот, нет в мире совершенства, и друзья с тобой только тогда, пока ты им можешь что-то дать, а если нет - становишься им неинтересен. Это, конечно, я пытаюсь шутить, но в каждой шутке всего лишь доля шутки. Смотрю внимательно на странника, флегматично помешивающего воду в большой консервной банке, в таких еще ананасы продают, выполняющей функции котелка, похоже сегодня будет суп. - Дед Вить, а как ты их нашел и главное зачем? - Дык, пошел да позвал, делов то. А зачем, дак, кто тут стреляться хотел с того что лошадей не нашел, а? - Значит, чтоб меня спасти? - Значит - так. - кивает Виктор, продолжая сосредоточенно помешивать варево, подбрасывая в него то горсть крупы, то зелени, горкой лежащей у него под рукой. - Даже не знаю, как вас благодарить, - от волнения сбиваюсь на 'Вы', хотя с самого первого дня, упорно игнорируя преклонный дедов возраст, обращалась к нему только на 'ты'. - Скажи спасибо, да и забудем об том. Спокойная, доброжелательная фраза бьет обухом по голове. Развернувшись спиной к деду, сажусь и принимаюсь думать. Ведь не лукавит и не лицемерит, он действительно, вполне добровольно потратил СВОЕ время на поиски МОИХ лошадок, а отношение, будто просто время подсказал. Мне хочется понять, почему одни готовы идти по головам, ради выживания или выгоды убивать, ради удовольствия насиловать и истязать, а другие готовы жертвовать своим временем, здоровье, даже жизнью ради совершенно незнакомых людей. Еще хочется понять, кто же из них прав. Когда-то раньше, в другой жизни казалось что хорошо, по-доброму поступать это правильно. Тогда не возникало вопросов 'зачем', 'почему', просто так правильно и точка. Но сейчас все иначе, сейчас поступая хорошо по отношению к другому - ты отнимаешь у себя, отнимаешь до смерти, потому что тебе потом может не хватить того, что ты сейчас щедрой рукой подарил другому: времени, патронов, еды. Вспоминаю Болата и его команду, ведь никто их не заставлял колесить по весям, истребляя нежить, сами взялись. Хотя и они не разменивались на чистую благотворительность, пока я была им интересна как потенциальный член команды - да, а как только разочаровались - так ариведерчи. А вот странник этот сидит, прикидывается шлангом, а ведь если бы не он... нда. И спасал ведь не от нежити, а от себя самой.
Вы читаете Бедная Лиза