с Козиа наедине.
— Шел по дороге какой-то человек с ружьем, я решила, что он из Озургети, и попросила нашего Есику расспросить его. От него я все и узнала.
Мана рассказала и о том, что сегодня ночью к ним придет Симон.
— Дай ему Бог успеха во всем! — сказала мать и бойко принялась готовить ужин, так как сегодня за обедом все ели нехотя.
Кончился день. Наступила пасмурная, темная ночь, словно целый океан мрака поглотил вселенную. Maна, ее родители и гости ужинали и, запивая ужин вином, усердно провозглашали тосты за здоровье повстанцев.
Мана часто замолкала и прислушивалась к звукам со двора — не идет ли ее Симон, не лают ли собаки. Но на дворе было тихо.
«Вероятно, Симон хочет сначала повидаться со мной наедине и потому не заходит к нам в дом», — подумала она.
Они поужинали, а Симона все не было.
Если бы Мана выглянула на двор, она поняла бы, как глубоко она заблуждалась.
В кустах за домом сидел Козиа и еще какие-то парни. Они беседовали.
— Козиа, а вдруг она догадалась, что ты соврал, и теперь вместо нее под тем ореховым деревом караулит нас какой-нибудь молодец с ружьем? — говорил парень.
— Откуда в ней, неопытной девочке, возьмется столько смекалки! Я убедил ее, что сегодня ночью сюда явится Симон, и теперь она его ждет.
— Ты знаешь точно, что Мана и Симон встречались именно здесь? — спросил другой парень.
— А как же! Я дважды их выследил и знаю все их обычаи. Я стану сейчас под большим ореховым деревом и свистну, как Симон. Мана примет меня за Симона и выйдет ко мне. Вы будете в тех кустах. Когда я схвачу девушку, бегите ко мне на помощь.
— Вот как ужасна смерть! Был бы теперь жив Бесиа, мы не осмелились бы на такое дело! Он нас из- под земли выкопал бы и убил бы! — сказал один.
— Да, крепкий молодец погиб!—добавил другой.
— Ну, и трусы же вы! — сказал Козиа. — Труп Бесиа теперь едят черви, а вы и тени его боитесь!
— Чего нам его бояться! Бесиа словно и не жил никогда! — приободрился другой.
— Бояться-то я не боюсь, — сказал первый, — но все же смерть подлая штука. Сегодня человек жив и строит тысячи планов, а завтра, глядишь, черви его едят! От одной этой мысли у меня мутится в голове.
— Дурак ты и дурацкие ведешь разговоры. Ты лучше подумай, как ловко я обманул Ману. Сказал, что брат ее жив и через ее возлюбленного ей вести шлет. Она от радости чуть не расцеловала меня, — сказал Козиа, которому не по душе была. мрачная беседа о смерти в ту минуту, когда он предвкушал ласки Маны.
— Ну, и ловок же ты, чорт! На какую красивую девку нацелился!
— У тебя будет самая красивая жена во всей Гурии!
— Смотри, как бы твой господин Иване не отнял ее у тебя, до девок он жаден!
— Не беспокойтесь. Если он посмеет взглянуть на нее, я его разом прикончу!
— Устал я, ноги болят, ведь мы бегом бежали такую даль.
— И у меня болят ноги.
— Тьфу, что вы за мужчины! — сплюнул в сердцах Козиа. — Полдня шли, а к вечеру без ног. Мы бы не поспели, если бы не бежали.
Сам Козиа был такой здоровенный, что и трехдневный переход не утомил бы его.
— Смотри, не опоздать бы нам к ореховому дереву.
— Нет, еще рано. Я сам скажу, когда придет срок, — проговорил Козиа.
Тем временем Мана, не подозревая о том, какую сеть расставляют для нее рядом с ее домом, спокойно разделась, легла в постель и с замиранием сердца стала дожидаться, когда уснут ее родители и она сможет выйти во двор. «Он теперь, наверное, стоит под орехом», — думала она о Симоне. Вдруг до ее слуха донесся тихий свист. Сердце в ее груди заколотилось. Когда свист раздался в третий раз, Мана поднялась с постели. Прислушавшись и убедясь, что все спокойно спят, она бесшумно подошла к двери, открыла ее и скользнула во двор.
«Какая темная ночь! — подумала она. — Оно и лучше».
И направилась к ореховому дереву. Под ним смутно виднелась человеческая тень.
— Симон! — вскрикнула она и обняла стоявшего под деревом человека. — Отчего голова твоя повязана башлыком? Ты болен? — спросила она тревожно.
— Сильно простужен. Голова болит, насморк.
— Насморк? Подари его мне, и поправишься! — пошутила она.
— Не могу подарить, Мана! А как твое здоровье?
— Что мне сделается? Лишь бы вы были там здоровы. Как брат, скоро он домой придет?
— Здоров. На этой неделе вернется.
— Ты с ним очень дружишь?
— Живем, как один человек, все у нас общее. Хочешь сахару?
— Из твоих рук и уголь мне сахаром покажется, Симон!
— Тогда открой рот. Большой кусок, шире открой. Мана открыла рот. Ей положили в рот кусок сахара.
— А теперь еще шире открой, кусок еще больше.
— Симон, не хочешь ли ты меня задушить? — пошутила Мана и снова открыла рот.
В рот ей запихнули скрученное полотенце с такой силой, что она чуть не задохнулась. Сначала она подумала, что это шутка. Хотела сказать:
— Симон, ты никогда раньше так не шутил!
Но вдруг перед нею выросли еще два вооруженных человека. Ее связали по рукам. Тут только она поняла, что - произошло. Позвать на помощь она не могла. Ее взвалили на плечи и унесли.
К ужасу Маны даже собаки не залаяли, так как они были приучены к тому, что их хозяйка вечерами встречалась с Симоном. Даже свист им был знаком.
XIX
До начала рождественского поста еще оставалось недели три. В доме князя NN шли хлопоты. Дворовые спешно строили длинный сплошной навес вдоль всего усадебного - двора для свадебного пира. Они еще в сентябре вернулись к своему барину.
Вот как это произошло.
Когда в сентябре побежденные повстанцы разошлись по своим дворам, власти созвали их на сход и заставили присягнуть сначала императору всероссийскому, а затем своим помещикам. После этого им объявили, что, во-первых, они ежегодно должны уплачивать в казну подати и, во-вторых, так же усердно служить своим господам, как служили до восстания.
Слуги князя NN покорились. Они смиренно слушали, когда княгиня обрушивалась на них с криками и бранью за то, что они посмели восстать против своих господ.
— Совратили нас, а то мы разве посмели бы... — вздыхали слуги и изо всех сил старались услужить ей.
— Ну, ребята, на вас полагаюсь. Постарайтесь, и я до пьяна напою всех на свадьбе! — говорил князь, расхаживая среди строящих навес крестьян.
— Выпьем, барин, за ваше здоровье, выпьем и за молодых! — отвечали ему.
Гуло и Георгий уже больше двух недель назад обручились. Вот при каких обстоятельствах выяснилось,. что они не кровные брат и сестра и могут пожениться.
После поражения повстанцев Георгий, к великой радости Гуло, вернулся домой цел и невредим. Теперь она ни на шаг не отпускала его от себя. Любовь ее к нему стала так сильна, что она готова была сама сказать ему, что любит его и хочет стать его женой. Георгий ясно видел ее состояние. Он объяснял ей,
