Георгий не любит писать всякие прошения. Это ему смерть. А для себя пишет много и читает... И все без отдыха. Иной раз уже давно за полночь, а он все пишет, читает. Трудно ученому человеку, ой, как трудно!
Бесиа с друзьями присел на пыльную тахту, тянувшуюся вдоль стены. Тамара не садилась и ежеминутно снимала щипцами нагар с фитиля светильника, который горел так тускло, что, казалось, вот- вот погаснет. В ожидании Георгия все молчали; в доме царила полная тишина. Но вот послышались шаги. Крестьяне заранее встали, Симон и Иване продолжали сидеть.
Дверь тихо отворилась. Вошел невысокий молодой человек с небольшой бородкой. От ночной прохлады он кутался в плед. По нежной коже лица и по мягкому выражению глаз было видно, что он вырос в ласке и холе.
Когда Георгий вошел, Симон и Иване тоже поднялись ему навстречу. Иване ждал, что к нему будут обращены особые знаки почтения, однако, Георгий запросто поздоровался со всеми и сам присел на скамью. Это несколько озадачило Иване, он счел это неуважением к себе, но Георгий ничего не заметил и пригласил гостей садиться. Иване, Симон и Бесиа сели на скамью, остальные продолжали стоять.
— Ты, Иване, старший среди нас, ты и начни. 0бъясни Георгию, зачем мы к нему явились, — сказал Симон.
Иване не заставил себя долго просить, , так как в самом деле он считал себя старше и важнее остальных. Он кашлянул, хотел начать говорить, но заметил Тамару и умолк на полуслове.
— Побудь немного на дворе! — предложил он ей.
Та послушно вышла.
— Георгий, — начал Иване, — я не знал тебя раньше, но мои товарищи говорят, что ты человек ученый, и вот мы пришли к тебе за советом... Однако... прости нас... ты должен сначала принести присягу, что не выдашь нас никому.
— Если вы мне не доверяете,—с удивлением сказал Георгий,— вы можете не говорить при мне о вашей тайне.
— Нет, не то, что не доверяем. Но это дело общественное и мы не отважимся говорить о нем так просто.
— Если вы еще не знаете, советоваться ли вам со мной или нет, идите с богом и не говорите мне ни о чем, — повторил Георгий.
— Совет твой нам необходим, — сказал Бесиа, — а присягу, по-моему, с тебя можно и не брать.
— Мы только зря надоедаем . Георгию, — поддержал его Симон. — Спросим его, о чем хотели спросить, и отправимся обратно своей дорогой.
— Если бы дело касалось только нас, мы разве посмели бы требовать присягу, — сказал один пожилой крестьянин. — Но дело это народное, в нем все участвуют, и присяга нам необходима.
Любопытство ли разобрало Георгия или его умилили слова старика, но после некоторого колебания он сказал:
— Хорошо, я исполню вашу просьбу. Я согласен принять присягу.
Загорелый крестьянин, -по имени Петриа, извлек из-за пазухи зашитую в красное сукно иконку и поднял ее над головой.
Все, кроме Георгия, сняли шапки и перекрестились. Иване передал Георгию клочок бумаги, на котором был написан текст присяги. Георгий прочитал вслух: «Господу животворящему даю зарок: не предавать ни заговор, ни товарищей моих, по силам моим стараться содействовать общему делу, не щадить для этого дела ни жены, ни детей, ни родни, ни жизни своей. Если нарушу клятву эту, да на- рушит разум мой господь-бог, отец и сын, и дух святой, и все ангелы его. Целую икону. Аминь!»
— Не понимаю, о каком деле и о каких товарищах здесь идет речь, — сказал Георгий, удивляясь все больше.
— Не понимаешь?—спросил Иване.
— По правде говоря, не понимаю.
— А вот я тебе расскажу, — сказал Иване. — Наша страна находится в большой беде. Наших крепостных крестьян обложили налогом и нас, дворян, с каждым днем урезают в правах. Если продлится господство России еще двадцать-тридцать лет, нашу страну не узнаешь. До сих пор мы терпели, держали язык за зубами, но терпение наше лопнуло. «Или мы, или русские», — говорит сегодня вся Гурия.
— Верно, верно! — поддержали его некоторые.
— Вся Гурия волнуется, — продолжал Иване, — все присягнули отдать жизнь общему делу. Теперь осталась самая малость: мы должны начать дело — выступить. Ты человек просвещенный, посоветуй нам, как лучше приступить к этому, с чего начать?
— Целуй икону, сударь! — напомнил Георгию Петриа, поднося икону к самому его лицу.
Георгий машинально приложился к иконе и, обращаясь к Иване, воскликнул:
— Как? Вы собираетесь бунтовать?
— Да, хотим пострелять из ружей! — ответил Иване.
— Признаться, ушам своим не верю! — воскликнул Георгий. — Это дело не шуточное!- Правда, если восстание разумно, оно приносит счастье народу, но глупое восстание гибельно. Вы не обижайтесь на то, что я скажу, но восстание — столь серьезное дело, что вопрос о нем нельзя подчинить желанию одного или даже сотни лиц. Это дело всеобщее, от мала до велика все имею/г право голоса в этом вопросе. Мой долг искренне изложить вам мое мнение. Я скажу прямо, что тот, кто советует нашему народу восстать против России, замыслил гибель нашей страны. Если уж говорить правду, в чем мы можем упрекнуть Россию? Я полагаю, у нас многие знают, что не войной и насилием покорила Россия нашу страну, а наше воссоединение с Россией произошло согласно нашей же воле. Наша страна присоединилась к России потому, что по вине наших глупых и подлых правителей, которые вели постоянные раздоры, и распри меж собой, разоряли и грабили друг друга, страна наша совершенно обессилела и находилась под угрозой, что не сегодня-завтра ее поработят персы, турки или лезгины. И только после присоединения к России эта угроза исчезла. Почему вы не зададите себе вопроса, что было бы с нами, если бы Россия не оказала нам покровительства? Мы были бы теперь покорными рабами варваров-персов или таких же варваров-турок. Только Россия уберегла от такой участи нашу страну.
Положение крестьян действительно ужасно. Их грабят и правительство и помещики, каждый в свою пользу. Тут я согласен с вами. С крепостным правом надо бороться. Необходимо уничтожить рабство. Но именно в России лучшими людьми начата сейчас борьба за уничтожение крепостного права. И есть надежда, что рано или поздно русские крестьяне добьются свободы. Разумеется, тогда придет спасение и для наших крестьян, они сбросят с шеи ярмо рабства. Вот на что мы должны надеяться. Другого пути у нас нет. К чему может привести наше восстание? К тому, что Гурию захватит Персия или Турция, которые зарятся на нас, как коршун на цыпленка. Наше крестьянство должно равняться по русскому крестьянству, добиваться свободы вместе с русским крестьянином. Если случится, что крестьяне в России не добьются ничего миром и восстанут, тогда, конечно, и наши крестьяне не могут стоять в стороне, сложа руки; они должны будут последовать примеру русских и бороться за свободу...
Гости, кто хмуро, кто с удивлением слушали Георгия. Совершенно по разному вели себя Иване и Бесиа. Скорбь легла на лицо Бесиа; он плотно сжимал губы, ноздри его широко раздувались, время от времени он проводил по лбу правой рукой.
Длинный, чуть покривившийся нос Иване словно еще больше удлинился; узкие мутные глазки его блестели; губы иногда чуть заметно шевелились. Длинными руками он водил по лицу, на котором клочьями торчали реденькие бледножелтые волосы. Иногда он злобно поглядывал исподлобья на Симона и Бесиа.
— Мой же брат меня опозорил, как говорится в пословице! — воскликнул сердито Иване, когда Георгий умолк, и сразу направился во двор. — Симон меня подвел. Не надо было мне ходить к тебе!
За Иване встали остальные. Им тоже не понравилась речь Георгия. Кроме Бесиа и Симона, никто не попрощался с ним.
— Нет у него совести, — начал Иване, когда отошли они от дома Георгия.
Все поддержали его, все бранили Георгия. Один из крестьян заметил, что Георгий не перекрестился при виде иконы, вероятно, он вовсе и не православный... Все, кроме Симона, бранили Бесиа.
— Ты отыскал этого глупца. Если он выдаст нас: властям, то только ты и будешь в ответе.
