— Пропали мы, предаст он нас! — твердили они. Особенно горячился Иване. Наконец, вспыльчивый:
Бесиа потерял терпение.
— Ты потому упрекаешь других, что хочешь повернуть дело на свой лад. Не дай нам бог этого Общее дело на лад одного, да еще такого, как ты, не может пойти. Других упрекаешь в предательстве, а сам не раз шел против брата своего! — накинулся Бесиа на Иване.
— Как ты смеешь, мужик, так со мной разговаривать? —. воскликнул Иване, хватаясь за саблю.
Его слуга Козна вытащил из-за пояса пистолет.
Вспыльчивый Бесиа мгновенно снял с плеча ружье.. Если бы шедший рядом с ним крестьянин не схватил его за руку, он отправил бы Иване на тот свет.
— Вы думаете, за Бесиа некому заступиться? — крикнул Симон и выхватил кинжал.
Все всполошились. Иване и Бесиа исступленно» рвались друг к другу, Козиа и Симон тоже не унимались. Их товарищам пришлось с ними повозиться. Наконец, они успокоились.
Уже светало, когда они разошлись. Бесиа и Симон пошли в одну сторону, Иване и Козиа — в другую. Остальные пошли тропинкой, извивавшейся по склону лесистого холма.
— Козиа, ты парень умный, я ничего не хочу скрывать от тебя, — начал Иване, когда они отошли довольно далеко. — Этот щенок Георгий, или как его там зовут, очень меня разозлил. Слышал ты, какие- речи он вел? Глупые ведь могут послушать его, а так и весь мир развратить недолго. Ты слыхал, как он пренебрежительно говорил о крепостном праве? Зажарить бы его язык на огне! Со времен Адама в мире существует крепостное право, и вдруг этот безродный щенок задумал разрушить его! Слыхали? Если тебе приведется услышать подобные речи, Козиа, объясни глупцам, что крепостное право от бога установлено, и только безбожники и нечестивцы хотят ниспровергнуть его.
— Ваша правда, сударь, — ответил лукавый слуга.— Такие речи — одна блажь. Об уничтожении крепостного права могут говорить только те, кто не верит в бога. А этот Георгий, или как его там, потому так говорит, что сам-то он незаконный сын.
— Правда?
— А вы разве не слыхали, как Гиго говорил, что Георгий вовсе не князь, а незаконнорожденный.
— Не врешь? Тогда и неудивительно, что он так говорит. Мама моя! Подкидыш, рожденный в лесу, собирается отменять крепостное право! Жаль, не знал Я об этом, когда мы были у него, уж я бы его поддел! Этот собачий сын Бесиа говорил, что он имеретинский князь, что он учился в России. Вот уж надул!
— Как же, имеретин! Он просто подкидыш, ублюдок гурийский! А насчет образования, это верно. Видно и по разговору, что он очень образованный!
— Но только умным его не назовешь! Как одержимый, твердил он, что крепостное право — позор, чума. Не это ли тебе понравилось? У вас, у мужиков, ум короткий. Вам нравятся такие речи. Где ты слыхал раньше, кроме как у неверных, что страна без господ может управляться? Без господ мужики перебьют друг друга. Нет, такие мысли не следует даже повторять.
— Это верно. Таких глупцов нет на свете, которые не знали бы, что мужик без господина — ничто. Но он в одном прав: русских мы одолеть не сможем.
— Гм, это я и без него великолепно знаю. Но ты, дурак, слыхал, что в мутной воде рыбу ловить легче? Произошли бы волнения, мир замутился бы, и мы на этом поживились бы. Если мир поумнеет и успокоится, господа от голода помрут. Но поговорим о другом, Козиа. Ты должен исполнить мою волю. Нет дружбы крепче, чем между господином и крепостным. Умным человеком это сказано. Знает бог, растил я тебя, как сына, и надеюсь на тебя. Этот дворовый мужик нанес мне сегодня оскорбление, какое не пристало переносить мне в моем звании. Будь отважен, пошли ему пулю в сердце! А потом увидишь, сумею ли я оценить твою преданность!
Зловещая улыбка мелькнула на лице Козиа.
— Положитесь на меня,— сказал он.— Симон тоже был хорош! Двое с трудом держали его, когда он рвался к нам. И его надо туда же отправить.
— Смотри, все от твоей храбрости зависит. Отомстим врагам! — еще раз подзадорил своего слугу Иване, споткнувшись от волнения и чуть не упав.
—Спать вам, сударь, хочется. Ничего, скоро мы дома.
—Какое дома! Солнце, видишь, взошло, а я еще глаз не смыкал. Бессмысленны все человеческие дела. Вертишься в мире, думаешь, как бы отличиться, а не знаешь, что здоровье твое убывает и жизнь становится короче. Подумай, всю ночь вчера я не спал только для того, чтобы дела направить на мои лад, чтобы другим не уступить ничего. А сегодня голова у меня болит, в глазах темно! Я человек уже не молодой, где взять столько сил! Но сердце, сердце человеческое не хочет отдохнуть! Всему оно виной, ради него мы живем, из-за него умираем.
IV
Но кто же был этот Георгий, с которым мы познакомились в первых главах нашей повести? Мы не замедлим представить его читателю.
Князь NN жил в своей деревне, как и другие князья тех времен.
У него, как и у других князей, были управляющие слуги, служанки, повара, конюхи, егеря. Как и у других князей, и в его усадьбе стояли дом для дворни, кухня, винный погреб, конюшня и другие службы, построенные из теса. Сам он жил в обширном господском доме.
Князя NN и его жену дворня считала господами богобоязненными и милостивыми. О них говорили:
— Какие наши господа добрые! Как посмотришь на других, наши ангелы сущие! Но что бы ни говорили слуги про своих господ, господа все же были помещиками, а слуги — их крепостными.
Другим помещикам приходилось прибегать к брани, чтобы заставить своих слуг служить себе, а князь NN и его княгиня достигали этого ласковым голосом. Но Али-ходжа и Ходжа-али одно и то же. Добрые помещики и недобрые помещики — и те и другие железным ярмом лежали на шее крестьян, и те и другие безжалостно грабили их. Как при дворе других князей, так и при дворе князя NN девки вынуждены были на всю жизнь оставаться в девках и не выходить замуж.
Жили они под бдительным оком госпожи, следившей, чтобы они не развратничали, чтобы мужчина не коснулся их.
Но это не могло помешать живым людям, с плотью и кровью, переступать запрет и плодить детей, которые авторами законов так несправедливо окрещены именем «незаконнорожденных».
Иные из этих «незаконнорожденных» детей, несмотря на то, что они появлялись на свет по вине самих же «добрых» господ, не могли избегнуть общей тогда для большинства крепостных участи быть подаренными, отданными в приданое и попросту проданными своими господами в чужие руки, так как в те времена такой поступок не считался дурным поступком.
Иной из этих «незаконнорожденных» еще не оторвался от материнской груди, а уже «добрый барин» тащил его на рынок продавать.
Один «незаконнорожденный», по имени Гоша, оказался таким прелестным крепышом, что князь NN и его супруга не решались расстаться с ним и продать его. Когда Гогиа попадался им на глаза, князь говорил жене:
— Давай обучим грамоте моего Гаги. Из него может получиться хороший управляющий. Видно, он не мужицкий сын, есть в нем ' что-то княжеское.
— Он, конечно, твой сын. А чей же еще! — отвечала княгиня.
— Мой? Не знаю, не помню.
— Эх, что скрывать от меня. Ты ведь не пропустил ни одной девки, чтобы...
Когда Гоги подрос, княгиня, по просьбе князя, обучила его грузинской грамоте. А потом князь отдал его на обучение купцу греку, у которого в течение трех-четырех лет Гоги выучился довольно прилично турецкому и греческому языкам и счетному делу.
Тогда князь забрал его от купца и сделал учителем своих законных детей, которых у него было трое — два сына и дочь.
Гоги обучал их грузинской грамоте, арифметике, турецкому и греческому языкам.
