возмужал! Тебя не узнать!
Проснулась и княгиня. Ей чуть не сделалось дурно, когда она услышала о приезде Георгия.
— Сын мой, Георгий! Сердце всегда мне предсказывало, что ты должен скоро приехать!
Неудивительно после всего этого, что Георгий относился и к князю и к княгине, как к своим настоящим родителям, и на другой день попросил у них совета, как ему быть — поступить ли на службу или остаться дома и заняться хозяйством. Ему ответили, что лучше остаться дома.
Георгий остался в полной уверенности, что князь и княгиня — настоящие его родители, — ведь метрика его при поступлении в школу была выправлена, как законному сыну князя. О своем происхождении он не знал ничего. Правда, он запомнил, как Лиса звала его «сынок» и, прощаясь с ним, когда он уезжал в Тбилиси,, плакала; но он думал, что она его кормилица, которой, конечно, грустно расставаться со своим воспитанником.
Князь и княгиня очень опасались, как бы он не узнал правду о своем происхождении, и вся дворня получила строгое предупреждение. В Гурии давно уже забыли о Георгии, но зато в России еще и теперь можно найти людей, вспоминающих его с теплым дружеским чувством. Они целых четыре года вплоть до весны 1840 года учились с ним на факультете естественных наук в Петербургском университете.
И хотя с той поры, когда Георгий простился с ними навсегда и уехал на свой Кавказ, утекло много воды, хотя многое изменилось в жизни, хотя их юношеские неопытные сердца, исполненные прекрасных надежд, остыли от горького опыта, эти русские старцы при встрече друг с другом, вспоминая сваи студенческие годы, никогда не забывают упомянуть имя своего верного друга, способнейшего юношу Георгия, о котором вот уже пятьдесят лет ничего не слышно. Жив он еще или умер?
V
Проводив Бесиа и его товарищей, Георгий вернулся к себе и лег в постель. Сон долго не шел к нему.
«Ох, и нелепая же затея пришла им в голову! Восстание им представляется забавой,—думал он. — Сколько людей они погубят своим глупым решением! Нет, не могу я равнодушно стоять в стороне. Я сам скажу народу, чтобы он отказался от этой пагубной затеи. Я употреблю все усилия, чтобы направить народное возмущение в другое русло. Пусть наш народ борется не с русскими, а с рабством своим, с крепостным строем. Да, освобождение крестьян — вот что должно сделаться целью восстания, а не изгнание русских.
Разумеется, помещики, живущие трудом крестьянства, будут сопротивляться. Их стремление сводится к тому, чтобы изгнать от нас русских и потом по-старинному передать правление какому-нибудь негодяю, какому-нибудь разжиревшему на народном труде князю, который будет прочно держать в рабстве крестьян, чтобы не потерять расположения дворянства. Да, вот к чему стремится наше дворянство, но надо, не щадя своих сил, помешать этим стремлениям. Нужно объяснить крепостным, о чем мечтают дворяне и почему они воюют против России. И тогда крепостные, во много раз превосходящие численностью своих господ, развеют все замыслы дворян и разорвут железные цепи своего рабства.
Вот моя вера! Но каким способом распространить эту мысль среди нашего народа? Газет и журналов у нас нет. Остается один выход: я должен посвятить в мои замыслы всех моих близких, всех надежных знакомых, они в свою очередь передадут своим знакомым и таким образом удастся достигнуть чего-нибудь. Если потребуется, я покину родных и уйду в народ.
Однако, сделать это будет нелегко! Кого я могу . оставить своим старым родителям и моей сестре надеждой и опорой вместо себя? Сестра меня так любит, что не перенесет, если со мной случится беда. Нет, в самом деле, что означает такая безмерная любовь моей сестры ко мне? Когда она глядит на меня, глаза ее горят! Не кроется ли в этом что-нибудь порочное? Кто знает? Молодость легко может впасть в заблуждение. Но, однако, какие странные мысли приходят мне на ум! Эти странные мысли зародились во мне после разговора с этим Иване, у которого такая коварная улыбка. По лицу видно, что скверный он человек. Тамара мне говорила, что много человеческих жизней на его совести. А теперь этот злодей хочет вести за собой народ. Боже упаси! Вот кто легко переметнется в лагерь врагов народа».
Приближался рассвет. Все чаще пели петухи. Георгий утомился и заснул с головной болью. Но и сон не принес ему покоя. Мысли, тревожившие его наяву, во сне превратились в тысячи страшных картин.
На утро Гуло поднялась по своему обыкновению рано, умылась, оделась и вышла на террасу перед домом. Проходя мимо двери комнаты, где спал Георгий, она остановилась и долго глядела на нее. Когда майское солнце стало пригревать, она вошла В дом. Родители ее уже встали. Кашель мучил их по утрам, они очень состарились за последнее время.
Служанка почтительно дала им умыться, после чего спросила, скоро ли прикажут они подать им утренний чай.
— Георгий встал? — спросил князь у дочери.
— Нет, он еще не выходил, — ответила Гуло, которая рассеянно листала «Витязя в тигровой шкуре».
— Неужели еще спит? — удивилась мать Гуло.
— Гуло, поди к нему, узнай, — сказал князь дочери, — а чай не подавайте, пока не встанет Георгий, — обратился он к служанке.
Комната Георгия была расположена справа от гостиной. Дверь ее и одно окно выходили на террасу, а из бокового окна открывался вид на долину с фруктовыми деревьями и виноградными лозами, вьющимися по деревьям. По краю долины протекал ручей.
Это окно заставил прорубить сам Георгий после своего возвращения из России, так как в комнате было слишком темно для занятий.
Гуло подошла к двери, постояла, прислушалась, потом тихо ее приоткрыла (Георгий никогда не запирался) , вошла и снова прикрыла ее за собой.
Тишину в комнате нарушало тиканье карманных часов и спокойное дыхание спящего Георгия.
— Родной мой, как он спит! Порозовел во сне! Наверное, ему снится любимая. Кто она? — прошептала Гуло.
Она долго и пристально глядела на него. Затем бесшумно опустилась на край его кровати, наклонилась над ним и тихо коснулась его груди.
Георгий пошевельнулся, но не проснулся. Яркий свет проникал сквозь светлые занавеси и освещал комнату, заполненную книгами.
— Он не проснется!—прошептала Гуло и, наклонясь, поцеловала его в шею.
Спящий Георгий поднес правую руку к шее и потер то место, куда поцеловала Гуло. Рука его сползла с кровати. Гуло подняла его руку и задержала в своих руках. Сердце у нее билось, она вся дрожала, лицо ее побледнело. Гуло и раньше входила по утрам в комнату к Георгию, но обычно он или уже не спал, или сразу просыпался. А сегодня, как нарочно, словно для того, чтобы подвергнуть ее искушению, он никак не мог очнуться от глубокого сна. Его вьющиеся густые волосы чернели на белизне подушки, красивое лицо во сне казалось еще одухотвореннее. Он порой шевелил губами, словно хотел что-то сказать.
— Тогда и наши крестьяне будут свободны. Вот мое мнение, — явственно произнес он.
— Родной мой, он бредит! — прошептала Гуло в снова поцеловала его.
На этот раз Георгий проснулся.
— Что ты, Гуло, целуешь меня, как маленького, — недовольно сказал он.
— Тебе противно, что я тебя поцеловала? Прости, больше не буду! — дрожащим голосом обиженно ответила Гуло. Слезы выступили у нее на глазах.
— Нет, что ты! Вовсе не противно! Просто со сна не понял, что случилось. Вот теперь поцелуй меня, если хочешь, я буду очень рад, — сказал Георгий,, заметив слезы на глазах Гуло.
— Отец послал спросить тебя, выйдешь ли ты к. чаю?
— Нездоровится мне. Пусть пьют чай без меня, — ответил Георгий, у которого еще не прошла голова.
— Ты болен? О, господи! — испуганно воскликнула Гуло.
— Не пугайся, голова болит. Простудился, наверное. Ну, ладно, раз ты так хочешь, я выйду к чаю.
