- Всем, кроме Чабана и Перста два часа на отдых. Чабану и Персту готовиться к отправке в деревню. Переодеться, упаковаться. Оружие и рации не брать.
Бойцы остались отдыхать, а Максим с Ибрагимом переоделись в штатское. Высокие сапоги, куртки с капюшонами. Вопреки приказанию Коновальца Максим взял с собой «Вул» в предплечевой кобуре и нож. Ибрагим это заметил, стрельнул глазами в сторону входа в палатку – не заметит ли Коновалец и сунул себе нож за голенище и штатный ГШ за пазуху.
Последний километр до деревни шли почти открыто – в полный рост, не пригибаясь. Разве что держались в стороне от дороги. Грунтовая дорога преодолимая только на внедорожнике соединяла деревню с райцентром, а от него уже на хорошей машине можно было добраться и до Новосиба. Но сейчас нужно было добыть машину с хорошей проходимостью. В этом и был смысл вылазки.
Деревня когда-то была пристойная. Дома в основном двухэтажные. Из крепкого местного леса, с пласто-керамическими крышами. На многих домах тарелки спутниковой связи, по нынешним временам, к сожалению, почти бесполезные. Но при этом деревня имела печать упадка. Кое-где неубранные дворы, гниль, выбитые и не вставленные окна.
- Хорошо живут. Староверы наверное. Наши-то - победнее будут. – сказал Ибрагим и поправился. – Жили.
- А «наши», это кто? – поинтересовался Максим. – Мусульмане что ли?
- Наши – это наши. В Россию еще мой дед перебрался. В начале века. На стройках работал. Много работал - за сыном не уследил, тот мусульманином так и не стал – неверующий он был. Женился на русской. А я-то уже крещеный. По новому обряду, естественно.
- А зовут Ибрагимом.
- В честь деда и назвали. А крещен я Михаилом.
- Занятно.
- Да уж куда занятнее. Россия – матушка. Вон, смотри – Ибрагим показал пальцем на двор самого богато украшенного трехэтажного дома – «Нива» новенькая почти. Хорошо бы если на ходу. Сразу прыгнем, и поминай, как звали.
- А купить никак? Помнишь про «не укради»? – усмехнулся Максим.
- Помню. Есть ложь во спасение, значит, и воровство во спасение обязано быть. Даже убийство во спасение есть. Я вот уже сколько раз во спасение убивал. Работа такая. Служба. А местному населению видеть нас никак нельзя. Незачем им это. – Ибрагим махнул рукой в сторону задних ворот – Ладно. Давай- ка быстро осмотримся и будем брать. Ты канистры возьми. Две, а лучше три. А я – в машину.
И они разбежались. Максим в сторону сарайчика, Ибрагим к «Ниве». Когда Максим подбежал к сараю, его внимание привлекли странные звуки, раздающиеся изнутри. Какое-то мычание. Или рычание. Коров Максим в детстве видел в деревне, куда родители выезжали из Москвы каждое лето. На корову не похоже. «Может овцы?» подумал Максим. Звук повторился. «Нет. Нет тут никаких овец».
Максим прошел мимо бочки с бензином, мимо канистр и осторожно приотворил ворота сарайчика. Он в принципе внутренне уже был готов увидеть что-то неприятное. Но не это.
Сарай был изнутри подперт двумя столбами. К каждому столбу толстой грязной веревкой был примотан стул. На одном стуле сидела привязанная пожилая седая женщина. Она давно потеряла сознание и свесила на плечо голову, с выбившимися из под платка седыми прядями. «Мычание» издавал старик так же привязанный к стулу, с грязными тряпками во рту. Он грыз эти тряпки, напрягал все силы, чтобы порвать связывающие его веревки, но ничего не выходило. В его глазах была какая-то мольба слитая с ужасом, и болью. Он смотрел вперед себя, где на верстаке пропитанном машинным маслом лицом вниз лежала обнаженная девочка лет десяти-двенадцати, дергаясь как умирающая бабочка. А над ней завис мужик, сквозь распахнутую рубашку которого отлично было видно мощные грудные мышцы поросшие кучерявыми волосами. У мужика были спущены штаны, и он резко двигался вперед и назад. Ему явно нравился процесс.
Дальнейшее Максим помнил очень смутно. Ему все казалось, что он сделал что-то плохое. Плохое, но совершенно необходимое для того, чтобы собрать расколовшийся, разваливающийся мир во что-то целое.
Ибрагим только услышал какой-то шум и, бросив машину, побежал в сторону сарая. Когда он в три прыжка добежал до места то увидел нового, незнакомого ему Максима. Этот новый Максим был занят важным и серьезным делом – отрезал голову у еще живого человека. Лицо Максима было в крови, которая хлестала из артерий в шее. Человек вцепился руками в руки Максима, но тому это особенно не мешало, и он продолжал активно орудовать ножом. Человек дрыгнул пару раз ногами и умер.
Ибрагим сначала даже не понял, что происходит, и начал медленно поднимать пистолет в сторону товарища. Но потом увидел сползающее с верстка голое тело, бросил взгляд на мертвеца со спущенными штанами, связанных стариков и быстро метнулся по углам. Схватился было за левое ухо в поисках рации, вспомнил, что рация осталась в лагере по приказу Коновальца, плюнул и ужом скользнул к связанному старику. Ибрагим посмотрел старику в глаза, приложил палец к губам, дождался кивка и разрезал тряпки стягивающие рот заложника.
- Сколько их?
- Много. Пять или семь. – старик едва мог говорить, так свело челюсти. – Еще старшая внучка наверху. Спасите ее. Спасите!
Дед заплакал.
Ибрагим, крутясь как волчок, разрезал веревки, стягивающие руки и ноги старика.
- В угол! Держаться тихо. Тише воды - ниже травы!
Повернулся, чтобы взять девочку и передать старику и увидел, что Максим сидит на обезглавленном туловище и смотрит в лицо отрезанной голове.
- Максим!
Тот не шелохнулся.
- Перст!
