Она запуталась в объяснениях и умолкла, ожидая самого худшего. Вот сейчас, сейчас он встанет и уйдет, уйдет навсегда, и она его больше никогда не увидит… И вздрогнула от неожиданности, услышав его смех.
— Ну, знаешь, любовь моя, — сказал Андрес, отсмеявшись, — актриса ты действительно неважная. То есть внешность ты действительно меняешь мастерски, а вот поведение… Боюсь, у тебя ничего не получается.
— Просто с тобой я уже ничего не меняла, — тихо сказала Ника. — Мне так хотелось прекратить эту дурацкую игру, но я не знала, как…
Она сделала маленький шажок навстречу Андресу. Совсем маленький — но он заметил, взял Нику за руки и привлек к себе на колени:
— Дай-ка я тебя получше рассмотрю!
Ника почувствовала, как с ее души свалился тяжелый камень. Она тоже рассмеялась и обняла Андреса за шею:
— Ну и как?
— Погоди-погоди. — Андрес взял ее лицо в ладони. — Такой ты мне даже больше нравишься. Разве можно прятать такие замечательные веснушки?
Он легонько коснулся губами кончика ее носа, потом щек, а потом его губы нашли губы Ники — конечно, не такие соблазнительно пухлые, как у Лизы Владимирской. Но Андрес, кажется, и не заметил этого недостатка…
Поужинать они собрались только в третьем часу ночи.
— Ну, а теперь признавайся, — сказал Андрес, с аппетитом уплетая цыпленка-табака, — что ты о себе еще напридумывала, кроме имени, дорогая моя Лиза-Вероника.
— Да почти ничего, — улыбнулась Ника. Она сидела напротив Андреса в легком пестром халатике, подперев голову руками, и с удовольствием смотрела, как он ест. Сама она опять не могла проглотить ни кусочка.
— А все же? — настаивал Андрес. — Давай-давай, снимай маску! Устрой сеанс саморазоблачения.
— Ну-у, — протянула Ника, — я, конечно, не студентка искусствоведения, а простой инструктор по шейпингу…
Андрес чуть не подавился:
— Как? Вот уж не подумал бы… Для инструктора по шейпингу ты неплохо разбираешься в живописи!
— Конечно. — Ника пожала плечами. — Мой отец был художник, и мой крестный — художник. Может быть, ты даже знаешь его — Старцев, Павел Феликсович.
— Старцев? — Андрес задумчиво наморщил лоб. — Старцев, Старцев… Нет, не помню. Впрочем, я ведь так, любитель-дилетант.
— Если бы ты по-настоящему собирал картины, — серьезно сказала Ника, — ты бы знал его непременно. Он не просто художник, он замечательный реставратор и известный коллекционер.
— Ну, я же говорю — я дилетант, — чуть виновато сказал Андрес. — Познакомишь меня с ним?
— Обязательно, — кивнула Ника. — Знаешь, он был другом моего отца. И когда мама с папой… ну, попали в аварию, я осталась совсем одна, он взял меня к себе, и… В общем, он мне — как родной.
— А давно это случилось?
— Десять лет назад. Мне было пятнадцать. Они поехали к друзьям на дачу в Звенигород. Я должна была ехать с ними, но почему-то заупрямилась и осталась дома. А их машину на обратном пути сбил грузовик. И все…
Они немного помолчали.
— А как звали твоего отца? — чуть погодя спросил Андрес.
Ника вздохнула:
— Как крестного. Тоже Павел, только Сергеевич.
— А маму?
— Наталья. Но все называли ее Татой. Она была художником-иллюстратором. — Ника оживилась: — Хочешь, я покажу тебе ее книжки?
Андрес кивнул:
— Конечно. Давай прямо сейчас. Они у тебя далеко?
— Нет, в секретере. — Ника вскочила. — Пошли в комнату.
Усадив Андреса на диван, она вытащила с полки несколько больших детских книжек, а затем бережно достала папку с рисунками: — Вот, смотри.
— Погоди-погоди, — Андрес с недоумением смотрел на обложку, — так Наталья Стоценко — твоя мать?
— Да, — Ника слегка растерялась, — а что?
— Да она же была замечательной художницей! — воскликнул Андрес. — Просто гениальной! Я слышал, что «Детский сад» собирается выпустить серию книг с ее иллюстрациями, это правда?
— Ну да, они мне звонили. Мама сделала много иллюстраций к сказкам Бажова, они так и остались неопубликованными. Она называла это работой в стол, для удовольствия… А сейчас предложили использовать их для «Детского сада», но… — Ника с недоумением посмотрела на Андреса. — Вот уж не представляла, что ты хорошо осведомлен в издательских делах! Я думала, что ты занимаешься компьютерами.
— А я и занимаюсь компьютерами, — рассмеялся Андрес. — Просто у меня много друзей. Один из моих друзей работает в «Детском саду».
— Главным художником? — пошутила Ника.
— Всего лишь в компьютерном цехе. Но о Наталье Стоценко и он слышал.
— Бедная мамочка, — печально улыбнулась Ника. — Вот и стала знаменитой.
Две слезинки, появившиеся в уголках глаз, не удержались и скатились по щекам. Вслед за ними последовали другие, еще и еще. Ника закусила губу, чтобы не разрыдаться.
Андрес заметил перемену Никиного настроения. Он бережно сложил рисунки в папку и привлек Нику к себе.
— Ладно, любовь моя. Ничего не вернешь. Пойдем-ка лучше спать.
Наклонившись, он осторожно вытер ей слезы, а когда Ника все-таки не удержалась и громко всхлипнула, его губы мгновенно нашли ее рот. Он целовал ее вначале нерешительно, но постепенно становился все смелее и свободнее.
Этого момента Ника и ждала и боялась. Сердце ее заколотилось как сумасшедшее, дыхание перехватило, она обвила руки вокруг его шеи, прислонилась к нему, обмякла. Она уже столько раз представляла себе, как это будет, и — ошибалась.
Почувствовав, что Ника совсем ослабела, Андрес подхватил ее на руки, понес и бережно уложил на постель. Его движения были медленны и неторопливы, как их самый первый поцелуй у двери ее номера в Каунасе. Только на этот раз впереди у них действительно была вся ночь. Постепенно он освободил ее тело от одежды. Ника не сопротивлялась, но внутри ее все еще жила какая-то скованность. Она пыталась смежить веки и отвернуться, бессознательно делая вид, словно все это происходит не с ней и не на самом деле. Но его прикосновения, его поцелуи были полны такой мужской страстью, что остававшийся в Никиной душе лед скоро растаял. До сих пор, даже занимаясь любовью с Кириллом, она никогда не думала, что можно так желать, так ощущать другого человека, и поначалу просто пришла в смятение от прилива чувств. Но Андрес был очень терпелив, давая понять, какое удовольствие доставляет ему ее чувственный отклик, и постепенно стыд исчез, осталось только жгучее удовольствие от его ласк.
Руки Ники внезапно обрели свободу. Она была похожа на человека, который долго находился на строгой диете, а теперь получил доступ к запретному.
Андрес сосредоточил внимание на ее груди, и острые стрелы удовольствия устремились, чтобы поразить низ живота. Его губы, ласкающие грудь, привели Никины мысли в полную сумятицу. Потом его губы спустились ниже, ниже — и она не противилась их продвижению.
В первый раз она отдавалась чувству целиком, не опасаясь насмешки и резкого слова, не боясь
