— А он тебя? — Маша пристально смотрела на подругу.
— И он! Иначе зачем бы он предложил мне выйти за него замуж?
— Не знаю… — и опять в Машином голосе отчетливо прозвучала неприязнь.
Ника отставила чашку и выпрямилась.
— Знаешь что, давай начистоту. Я давно заметила, что ты что-то имеешь против Андреса. Что?
Маша опустила глаза.
— Да ничего особенного…
— Нет, — Ника, когда хотела, могла быть очень настойчивой. — Так не пойдет. Ты же его совсем не знаешь, что-то там тебе не понравилось… Может быть, его «Мерседес»? Или то, что он литовец?
— При чем здесь это?
— Тогда что?
Маша не знала, как быть. Пересказать ей эту историю с уборщицей в ЦСКА? Можно, конечно, попробовать… И она, осторожно подбирая выражения, поведала Нике о столкновении Андреса с «обслуживающим персоналом». Но, как Маша и боялась, на Нику это произвело обратное впечатление:
— Ну и что тут такого? Я знаю, о ком ты говоришь — Алина Гавриловна, жуткая баба. Она кого угодно довести может, и Андрес молодец, что осадил ее. Не понимаю, почему ты мне сразу не рассказала.
— Ну вот видишь — не понимаешь… — вздохнула Маша. — Дело ведь не в том, что она жуткая баба и надо было ее поставить на место. Дело в том, как он это сделал.
— И как? Заставил просить прощение за деньги? Так ведь ее иначе не заставишь!
Маша пожала плечами. Ничего она не может объяснить. Она вспомнила торжествующий блеск в глазах Андреса, когда уборщица поползла на коленях, это упоение властью над другим существом, от тебя зависимым, и тихо проговорила:
— Ты бы видела в тот момент его глаза…
— Ну и что, — повторила Ника. — Я считаю, что он правильно сделал. — Она упрямо вздернула подбородок. «Ну почему Маша к нему цепляется?»
— А ты не боишься, — чуть помолчав, сказала Маша, — что он и тебя заставит ползти на коленях? Как только ты сделаешь что-нибудь такое, что ему придется не по вкусу…
Ника насмешливо посмотрела на подругу.
— Нет. Совсем не боюсь.
Расстались они в этот вечер крайне недовольные друг другом. Нику, внешне такую спокойную и уверенную в себе и своем женихе, на самом деле встревожило Машино отношение к Андресу. Нет, она нисколько не упрекает его за случай с уборщицей — действительно, правильно сделал, рыжую Гавриловну давно пора было осадить, все девочки от нее плачут. Но почему Машу это так возмутило?
И еще… Ника не решилась рассказать ей о том, что произошло на озере у виктории регии. Хотя сейчас она сама почти уверилась, что Карел неудачно пошутил, хотя потом были чудесные дни в Тренчине — все равно Маша истолкует эту историю не в пользу Андреса. А Нике хотелось, чтобы ее лучшая подруга и ее любимый стали друзьями. Но, с другой стороны, Ника привыкла рассказывать Маше абсолютно все, и, умолчав о том случае, чувствовала себя не в своей тарелке. Дело кончилось тем, что она рассердилась на Машу: нельзя просто так невзлюбить человека!
А Маша, тоже очень расстроенная, ехала в сторону Тверской: ужинать у Ники она не стала, а дома в холодильнике было пусто. У Маши была слабость к чизбургерам, гамбургерам и биг-макам, этой нездоровой американской пище. И вот, решив хоть чем-то утешить себя в неудачный вечер, она завернула к «Макдональдсу» с намерением купить большой пакет бутербродов на ужин и на завтрак. И вкусно, и никакой возни.
Народу было не очень много, по крайней мере, очереди к кассам не толпились, но свободных мест, похоже, тоже не было. Впрочем, Машу это не волновало: получив свой пакет, она уже проталкивалась к выходу, как вдруг остановилась в изумлении: за столиком справа у окна, спиной к проходу, сидел мужчина, абсолютно похожий на Никиного Андреса. Маша поклялась бы, что это Андрес, если бы Ника ее не уверила, что он в Каунасе. Да нет, ну вылитый Андрес! Тот же светлый ежик волос, та же посадка головы, манера держаться… Даже плащ тот же самый!
Мужчина что-то оживленно обсуждал с худенькой блондинкой в темно-синей куртке. Незаметно, прячась за спинами, Маша постаралась подойти поближе. Через секунду мужчина повернул голову в профиль — точно, так и есть. Это Андрес. Интересно, что он здесь делает и кто эта милая дама?
Первый Машин порыв был — подскочить к нему и потребовать объяснений. Да как он может обманывать Нику! Но потом она взяла себя в руки. Если так поступить, Андрес обязательно отговорится. Это окажется деловое свидание, неожиданно назначенное в интересах его компьютерного бизнеса. Надо действовать хитрее.
Слава Богу, народу в «Макдональдсе» еще было достаточно. Маша подходила все ближе и ближе к интересовавшей ее парочке и наконец очутилась почти у них за спиной — от Андреса ее отделяла только толстая тетка в распахнутом кожаном плаще, шумно уминавшая пирожок со смородиной. Но пока она маневрировала, Андрес и блондинка, кажется, обо всем договорились.
— Значит, здесь же через неделю, в субботу, — негромко сказал Андрес, вставая. — И постарайся до того обработать Битюга.
Блондинка что-то ответила — что именно, Маша не расслышала. Она поспешно направилась к выходу, опасаясь, что Андрес повернется и узнает ее.
По дороге домой, в машине, дальнейший план действий созрел окончательно. Пусть Андрес через неделю встречается опять с этой блондинкой, пусть! Но и они с Никой тоже здесь будут!
8
Перед подъездом большого сталинского дома — «академического», как его называли в народе, — Ника на секунду замешкалась.
— Волнуешься? — спросил Андрес.
— Немного, — со вздохом призналась она. — Я так хочу, чтобы вы понравились друг другу.
— Все будет хорошо. — Он ласково обнял ее и подтолкнул к дверям. — Обещаю.
Однако, когда они стояли у квартиры и Павел Феликсович отпирал свои бесконечные замки, Нику снова стала бить нервная дрожь. Она помнила, как первый раз привела к Старцеву Кирилла, тот вечер стал одним из самых неприятных в ее жизни. Кирилл всячески старался произвести впечатление и блеснуть эрудицией, которой у него не было. Павел Феликсович сначала помалкивал, периодически подергивая себя за бородку, а потом стал отпускать ехидные замечания. Чего-чего, а ехидства Никиному крестному было не занимать. Кирилл так и не понял, что над ним издеваются, и продолжал самонадеянно рассуждать об искусстве, а Нике было за него стыдно. «Ладно, — успокоила она себя, — Андрес — не Кирилл». Однако ее жениху предстояло нелегкое испытание. Павел Феликсович любил Нику как родную дочь и ревниво относился к ее поклонникам. Очевидно, он считал, что ни один мужчина не достоин его маленькой девочки. А если уж она собралась замуж — будущий муж должен быть полным совершенством во всех отношениях.
Наконец с запорами и замками было покончено.
— Ну, здравствуйте, здравствуйте. Проходите, очень рад.
Павел Феликсович, седой и благообразный, в коричневом бархатном пиджаке — ни дать ни взять московский барин девятнадцатого века — стоял на пороге. После церемонного представления они были приглашены в комнаты. Увидев безупречно сервированный стол, белоснежную скатерть, всевозможные серебряные блюда, судочки и соусники, Ника про себя вздохнула. Именно этого она ожидала и боялась. Раз на столе фамильное серебро — значит, на приготовление обеда была мобилизована Анна Григорьевна, а это серьезно. Анна Григорьевна — кухарка и домработница живущего в том же подъезде приятеля Павла Феликсовича, старенького академика Ненашева, — приглашалась только в исключительных случаях, для приема иностранцев или высоких гостей, пожелавших осмотреть его коллекцию.
