Л е в Н и к о л а е в и ч. Не хочется… Когда не хочется, то и не нужно…
М л а д ш а я д о ч ь (отойдя в сторону, Черткову). Он плохо засыпал эти дни. Говорит, голову не может положить удобно…
Комната затемняется. Станционный буфет. П е р в ы й и в т о р о й ж у р н а л и с т ы, за стойкой — б у ф е т ч и к.
Б у ф е т ч и к. Из московской «Астории» шеф-повар депешу отстучал. Предлагает услуги по вегетарианской пище. Я отказал. Сами с усами! (Второму журналисту.) Водки? (Наливает.) П е р в ы й ж у р н а л и с т (второму). Вы уже видели графиню?
В т о р о й ж у р н а л и с т. Да, в обед. Ничего не ела. Потом отправилась в свой вагон.
П е р в ы й ж у р н а л и с т. Доктор Никитин определяет катаральное воспаление нижних частей обоих легких.
В т о р о й ж у р н а л и с т. Как вы сказали? Повторите, я запишу.
П е р в й ж у р н а л и с т. Катаральное воспаление…
В т о р о й ж у р н а л и с т (записывает, первому). Губернатор Оболенский пожаловал. Исправник здесь, урядник, стражники, кажется, со всего уезда.
П е р в ы й ж у р н а л и с т. Тише!.. Не надо громко!
У крыльца дома топчется о т е ц Г е р а и с и м, пробует дверь. Входит с т а р ш и й с ы н.
С т а р ш и й с ы н (отцу Герасиму). Ах, это вы!.. Уйдите, отец, уйдите!
О т е ц Г е р а с и м. А телеграмма митрополита?!
С т а р ш и й с ы н. Получили… Умоляю вас… (Захлопывает дверь.)
В буфете.
В т о р о й ж у р н а л и с т (громко). Смотрел утренние газеты — все о Толстом! Париж, Лондон, Рим, Берлин… Кто возмущен, кто, наоборот, в восхищении… Удивил старец! (Буфетчику.) Налей!..
Буфетчик наливает.
(Опрокидывает в себя стопку.) В Харькове, в университете, отменили лекции… Шаляпин не вышел на сцену…
В буфете появляется о т е ц Г е р а с и м.
П е р в ы й ж у р н а л и с т. Отец Герасим! При роковом исходе разрешат за Толстого молиться? О т е ц Г е р а и с м. Он ушел от церкви… Не признал основ ее, канонических правил. Не может церковь молиться за тех, кто не ищет молитв ее!..
П е р в й ж у р н а л и с т. Но если рука провидения направит его, возвратит в лоно?..
О т е ц Г е р а с и м. Дай Бог! Мы с нетерпением ожидаем раскаяния. А не последует — церковь не будет молиться!
В т о р о й ж у р н а л и с т. Ой, боюсь, тщетны надежды. Были у него?
Отец Герасим разводит руками.
Комната в станционном доме.
С т а р ш и й с ы н (Льву Николаевичу). Пап^а, слышишь меня? Отец Герасим с Варсонофием к тебе хотят.
Л е в Н и к о л а е в и ч (отчетливо). Не пускай! Им доверься! Выйдут из дома и объявят, что раскаялся. Я их знаю. Сережа, всем скажи: что бы ни говорили о моем предсмертном покаянии и причащении — все ложь!
Перед домом под окном одиноко и согбенно ходит С о ф ь я А н д р е е в н а.
С о ф ь я А н д р е е в н а (прижимает к груди подушечку Льва Николаевича). Мой Левочка умирает… И я поняла, что и моя жизнь не может остаться во мне без него. Для всех он знаменитость, для меня он — все мое существование. Наши жизни шли одна в другой, и, Боже мой, сколько накопилось виноватости, раскаяния… Все кончено, не вершень. Сколько любви, нежности я отдала ему, но сколько слабостей моих огорчали его! Прости, господи! Прости, мой милый, милый, дорогой муж…
Появляется м л а д ш а я д о ч ь.
(Протягивает ей подушечку.) Положи ему под головку. Маша вышивала. Он без нее плохо засыпает…
Младшая дочь берет подушечку. Обе уходят.
Комната в доме. Л е в Н и к о л а е в и ч, Ч е р т к о в, с т а р ш и й с ы н, м л а д ш а я, дочь, в р а ч и.
Л е в Н и к о л а е в и ч. Сколько вас, моих помощников. И я все балансирую… А мужики-то, мужики — они так не умирают… (Прослезился.) А мне, видно, так в грехах и придется умереть.
С т а р ш и й с ы н. Нет, пап^а!.. Теперь это не грех… Это любовь к тебе. Ты сделал все, что мог…
Л е в Н и к о л а е в и ч (глубже погрузился в подушки. Младшей дочери, сидящей перед ним с записной книжкой). Прочитай, что записала…
Младшая дочь показывает Черткову, что у нее ничего не записано.
Прочитай, я тебе велю…
Младшая дочь вышла из комнаты.
Ну, прочитайте, пожалуйста…
Ч е р т к о в (растерянно). Лев Николаевич, ничего не записано… Скажите, что бы вы хотели, я запишу…
Л е в Н и к о л а е в и ч. Да нет, прочтите! Отчего не хотите прочитать?
Ч е р т к о в. Да ничего не записано…
Л е в Н и к о л а е в и ч (с укором). Ах, как странно. Вот ведь милый человек, а не хотите.
С т а р ш и й с ы н (Черткову, тихо). Возьмите — «Круг чтения»…
Ч е р т к о в (поспешно берет со стола книгу. Толстому). Из «Круга чтения» хотите? Мысли для сегодняшнего числа… (Читает.) «Мы не правильно ставим вопрос, когда спрашиваем: что будет после смерти? Говоря о будущем, мы говорим о времени, а умирая, мы уходим из времени…» (Закрывает книгу, потрясенно склоняет голову.)
Л е в Н и к о л а е в и ч. Это чье? Ч е р т к о в (выдавливает). Это ваше…
Л е в Н и к о л а е в и ч (удовлетворенно). Ну вот…
Ч е р т к о в (старшему сыну). Непостижимо!.. Это же записано для сегодняшнего числа два года назад!
С т а р ш и й с ы н. Забылся…
Л е в Н и к о л а е в и ч (водит рукой по одеялу, будто пишет. Вдруг резко поднимается о т подушек). Только одно советую вам помнить: есть пропасть людей на свете, кроме Льва Толстого, а вы смотрите на одного Льва…
Комната затемняется. Музыка. У дома собираются люди.
П е р в ы й ж у р н а л и с т. Астапово. 7 ноября, 6 часов 5 минут утра…
На передней, прозрачной стене комнаты возникает теневой профиль лежащего на смертном одре Льва Толстого.
В т о р о й ж у р н а л и с т (сквозь рыдания). Я не могу!..
Звучит траурный марш Шопена. Музыка затихает и раздается усиленный, но мягкий, доверительный голос Льва Николаевича.
Г о л о с Л ь в а Н и к о л а е в и ч. Все на свете пройдет: и царства, и троны пройдут, и миллионные капиталы пройдут, и кости не только мои, но и праправнуков моих давно сгниют в земле, но если есть в моих писаниях хоть крупица художественная, крупица любви и откровения, она останется жить вечно!..
