минуты, потому что ее черные, большие глаза сверкали радостными слезами. Все кончилось очень торжественно, и владыка, по приезде узнав, что крестины были, прислал ей образок Спасителя и приказал его записать. Так и было сказано: «Воспреемником был преосв. Феодотий, а при купели стоял тайный советник Княжевич». Имя ей дали Наталья Александровна, фамилию — Орлинская. Ее биография коротка: я ее воспитала, выдала замуж за чиновника. После нескольких лет она умерла, и теперь я воспитываю ее двух детей.
Пришедши домой, мы согласились идти к пленным с моими хозяевами (смотритель знаком хозяину, иначе всех не пускают). Мы много с ними говорили. Французы все такие живые, веселые. Всех восемьдесят человек, четыре англичанина, девять турок, пять зуавов, а остальные все французы. Они уверены, что в продолжение четырех недель Пелиссье непременно возьмет Севастополь. Мы посмеялись над ними, и я напомнила, как они хотели завтракать в Кронштадте и обедать в Петербурге.
Все они очень вежливы, и я спросила, не имеют ли они в чем нужды, и они очень скромно объяснили, что их хорошо кормят, они довольны, но не имеют табаку. Тут я и хозяин дали им денег, они напутствовали нас благодарностью. Пришедши домой, напилась чаю, и я радовалась, что могу раньше начать беседу с тобою. Разделась, начала готовить на завтра больным чай, сахар и галеты… и вдруг в соборе ударили в набат: загорелся дом, находящийся под больницей. Больных спасли, но дом сгорел почти весь. И мудрено ли? Ни одной пожарной трубы, ни воды! Что могли, то солдаты рас-^Чили руками! Это через пять домов от нас, и мы смотрели, пока прошла опасность.
Христос с вами!
13-го июня. Утром, с семи до половины двенадцатого, та на ногах в больницах. Теперь у меня уже две. Сегодня утром главный доктор передал моему доктору новое отделение из семи комнат (три занимают раненые и больные неприятели, и четыре наши солдатушки) и просил меня посещать их. Благодаря Господа, я совершенно здорова, только устаю и утомляюсь от сильной жары, которая почти каждый день на солнце до 40 градусов. Утром одному отрезали большой палец на ноте, и я была при этом, приготовляла иголки с ниткой и успокаивала больного. Ему не давали хлороформу. Вечером у двоих из рук вынимали кости, и я, подавая и принимая инструменты, была обрызгана человеческой кровью! Еще получила пулю сплюснутую, вынутую из ноги больного. До девяти часов вечера была в губернском правлении, давала лекарство и своим и чужим и помотала по возможности. Оттуда пошла к Ерошевской, которая нас так радует своим выздоровлением! Потом домой и пригласила доктора пить чай. Во время разговора с ним моту поручиться за скромность, он говорит по-французски и не понимает по-русски, следовательно, я больше слушаю, нежели говорю. Есть у меня желание побывать в Севастополе, не знаю, осуществится ли оно? Пора спать! Помилуй нас, Господи!..
14-го июня. Утром и вечером по пяти часов была в больнице. Можешь вообразить, как я устала, и еще сегодня в ночь я чувствовала боль в животе, но, благодаря Бога, все прошло, и я совершенно здорова. Теперь у меня больных до восьмидесяти человек. Сегодня привезли двести пятьдесят раненых французов, и один пожелал, чтобы ему сейчас отрезали ногу. Я не была при операции, но когда начали связывать жилы, я вошла и приводила его в чувство. Вообще с французами хлопот много, потому что их никто не понимает. Я сама даю лекарство и что должно перевожу служителям.
15-го июня, два часа дня. Хотя я с восьми до двенадцати часов была у больных, но, благодаря Бога, не очень устала. Француз, которому вчера отрезали ногу, умер. Этого все ожидали, но он сам пожелал ампутации, говоря, что он должен умереть, потому что имеет сильную гангрену, но ухватился за ампутацию, как утопающий за соломинку. Он выдержал все без хлороформа, но, по окончании, впал в беспамятство и искал какое-то кольцо, желая его передать мне, верю, для отсылки. Он был очень молод. Надо сказать правду, что все французы народ сильный, здоровый и красивый, но зато как наши их потчуют, страшно посмотреть! Здесь много из них умирают, более потому, что наши берут с поля сражения всех раненых без разбора, а те выбирают только легкораненых из наших, а прочих оставляют. И когда вывешивают белый флаг, начинают убирать тела — находят уже много умерших без помощи. Я удивляюсь себе, как я могла привыкнуть видеть эти ужасы, которые при самом пылком воображении нельзя себе представить! Признаюсь, в первую минуту, при виде страшных ран, у меня пробегает мороз по всему телу и кружится голова, но, призвав на помощь Бога и вспомнив о своей обязанности, я делаюсь тверда. Надо, впрочем, много иметь твердости и привести себе на память, что больным будет польза от вынимания пуль, костей, от выжимания крови, гноя, чтобы самой не страдать, видя страдание ближних! А как я за этот месяц навострилась: знаю почти все лекарства, читаю по-латыни и даже пишу. Когда фельдшеру некогда, сама развожу воду лекарствами, зная, что кому надобно. Постоянно имею в кармане порошки и капли, полученные мною от Владислава Максимовича, и другие, купленные на свои деньги, и, по приказанию доктора, немедленно подаю помощь, не ожидая гадких казенных лекарств, которые часто приносят трупам!
Одиннадцать часов вечера. Мой бедный доктор захворал. Прислал мне записку, в которой просил навестить губернское правление, и я отправляюсь одна. Поймала на дороге двух докторов. Один, кажется, немец и приятель нашего, и с помощью их кому дала каломель, кому кому приготовила горчицу. Благодарю Господа, я и врагам приношу пользу: они тоже люди и тоже страдают. Сегодня умерло четверо. Исполняя их возможые желания, я принесла две священные книги на французском языке, которые заключают в себе Евангелие, Псалмы и Апостолов, и с удовольствием вижу, как они поочередно читают. Другим принесла колоду карт, и они поигрывают, а чаще всего просят по кусочку сахару, то в воду, то запивать лекарство.
Христос с тобой! Перо плохо пишет. Сегодня получила письмо от Николая Ивановича.
16-го июня. Утром отправила пять солдатушек в транспорт, снарядив их и табачком, и корпией, и спиртом, и дала по пяти копеек на калачи. Молю Господа услышать их молитвы обо мне, грешной! О, невыразимая радость слышать эту теплую благодарность от чистого сердца нашего доброго русского солдата! Пошла в губернское правление, и там нашла всех в тревоге. Ожидают генерала Ушакова. Мы с доктором окончили наши дела, подождали с полчаса и отправились домой. И хорошо сделали: Ушаков был вечером, а утром приезжал князь Барятинский, с которым я встретилась на дороге, но тут он тотчас подошел и начал разговаривать как со знакомой, сказал, что и на дороге он узнал меня, но моя фамилия его сбила. С ним были еще какие-то, которые меня узнали. Они все петербуржцы.
Вечером, с пяти часов, как и всегда, я уже была в моей больнице. Не нашла одного солдатика — он умер! Но, благодарение Богу, с напутствием: утром я призывала священника, и трое приобщились. Этот был мальчик, лет девятнадцати, но женатый, как он говорит. Пуля попала в грудь по правую сторону навылет, так что, когда дышал, дух шел и из раны также, и когда кашлял, в ранах звук отдавался еще сильнее. Он меня называл матерью и в последние дни рассказьшал, что к нему приходили трое гостей и что-то приносили. Потом начнет просить: «Мать! Мне душно… пусти меня в садочек», — и я успокаивала его тем, что он скоро будет в садочке. Христос с ним! Господь сжалился и прекратил его страдания!
Отправляясь в губернское правление, мы там нашли всех опять в параде и в ожидании. Ушаков приехал с большой свитой, расспрашивал всех, и наших и чужих, довольны ли они. Разумеется, все говорили: «Довольны». Только избалованные французы просили разных разностей. Смешно было слушать: один хочет суп с рисом, другой — с вермишелью, третий — с перловыми крупами или с луком и все разное. А. Г. Ушаков на каждую просьбу, обращаясь ко мне, говорит: «Прикажите сделать». — «Слушаю», — отвечаю я, а сама знаю, что на 200 человек нельзя приготовить разные супы. Кстати, о супе с луком. Один француз с отрезанной ногой все просил меня сделать ему суп с луком, но я все думала, что он ошибается или я не понимаю его, потому что у нас не слыхано, чтобы ели суп с луком. Кушают наши православные пустые щи, да ведь там капуста придает вкус, а тут прошу сделать суп без всякого мяса, с одним луком, так он просил. Наконец, М. А. Рудзевич рассказала мне, что надо лук хорошенько разварить и прибавить сливочного масла. Я сделала, по-моему, это было очень невкусно, а он с радостью скушал ложки две.
В восемь часов возвратясь домой, я пригласила доктора пить чай и часа два провела в разговорах. Моя хозяйка порядочно говорит по-французски. Всегда хочу пораньше заняться письмом, но прежде всего, начиная раздеваться, начинаю войну с блохами, и она длится более часа! Хотя я и побеждаю, но многие успеют скрыться в траншеях и ночью опять делают вылазку.
Прощай, мой родной! Да благословит вас Бог!
17-го июня. Я, по милости Божией, совершенно здорова. Уже второй час, пора посылать на почту, а я до сих пор возилась с французами. Доктор ездил к какому-то больному за город, приехал поздно, и мы не
