Данила поцеловал его в лобик и, вдруг опять неожиданно для самого себя, сказал:
— Зоопарк пришлось закрыть на ремонт. Собака оказалась сильно злая. Дядя, хозяин зоопарка, испугался, что она может покусать посетителей, и закрыл зоопарк на целую неделю, пока собака не угомонится. — Впервые в жизни Данила позволил себе беззастенчиво врать прямо в глаза ребенку. — Завтра, Ванюш, мы поедем в деревню и ты увидишь там самых настоящих собак…
— А волки! Волки там будут?
— Упаси, Господи! Волки живут в лесу. Волки кровожадные хищники. Если они вдруг и придут в деревню, то охотники их просто всех перестреляют.
— А если не успеют?
— Успеют, успеют. У них ружья всегда наготове.
— А если волки покадутся в тумане?
— Не подкрадутся. Это раньше волки были смелые, а сейчас они стали трусливые и обходят большие деревни стороной.
— А мы в большую деревню поедем?
— Да, в очень большую. А теперь спи, хорошо? — Данила укрыл Ванюшку одеялом и поцеловал в носик. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, папа. — Данила уже собирался выйти из детской, но Ваня вдруг прошептал. — Папа, если волки пидут в деевню, они меня не станут исть. — Это был не вопрос, а уверенное утверждение.
— Конечно, ведь ты еще маленький, а они маленьких не трогают.
— Не-е, не по этому.
Данила постоял немного у дверей, но, не дождавшись продолжения, вышел из детской.
— Странный туман. — Данила, полулежа на крыше, приколачивал к ней ржавым гвоздем кусок рубероида. Примерно в километре от деревни на пшеничном поле расположилась гигантская белая буханка. Странность этого тумана заключалась не только в том, что он походил своей формой на огромный батон, а в том, что этот батон имел не свойственные для тумана четко выраженные очертания.
— Да-а. — Хрипло откликнулся Иваныч, отец Светы, подавая Даниле следующий кусок рубероида. — Вы надолго или опять к вечеру соберетесь?
— Не знаю… Блин!!! — Ругнулся Данила, что, засмотревшись на туман, долбанул молотком себе по пальцу. — Вообще-то я собирался оставить Свету с Ванюшкой здесь, а сам уехать.
— Чё так? — Иваныч, как бы и не ожидая услышать ответ, отправился в сарай за следующим рулоном.
— Надо срочно писать статью для ближайшего выпуска. — Крикнул Данила ему в след. — Писать на бумаге я уже давно разучился, а компьютера у вас просто нет.
— Ну, тада пусть остаются с ночевой. — Иваныч грохнул рубероид наземь и громко хрустнул шейным позвонком. — Приедешь за ними завтра к вечеру.
Понятно. Данила здесь был никому не интересен. Для них Ванюшка — луч света в темном царстве. Уедет Данила сегодня или останется — это мало кого волновало. Он это прекрасно понимал — без зла, без обиды и без претензий. Его и самого здесь ровным счетом ничего не держало. Данила был не настолько романтиком, чтобы по достоинству ценить красоты деревенских пейзажей.
— Парит после грозы. — Проследил Иваныч направление Данилиного взгляда. — Если туман к небу поднимица — после обеда опять польет. Надо бы потарапица.
— Успеем. — Отозвался Данила, принимая от Иваныча кусок рубероида. — Походу, эта белая булка собирается валяться там, на поляне, весь оставшийся день. Прикинь, ветер дует, а ей хоть бы хны. Странные туманы, все-таки, у вас тут обитают. Гвозди закончились. — Сообщил Данила, распрямляя затекшую спину. — А волки у вас тут случайно не водятся?
— Не-е, волков нет. Медветь, говорят, иногда встречается. — Иваныч швырнул на крышу грязный мешочек с гвоздями. — Мне, однако, медветь ни разу не попадался. А волков нет. Вообще у нас тут места хорошие, грибные. — Подсел на своего любимого конька Иваныч. — Правда в позапрошлом году семья пропала без вести. Кузьмич со старухой своей пошел за грибами и не воротился. Думали, поначалу, медветь задрал. Всей деревней искали три дня. Ничего не нашли — ни одежды, ни крови — как корова языком слизнула. Так дом их и стоит заброшенный до сих пор. Сыновьям городским он даром не нужный.
— Я помню эту историю, Иваныч. И чё, так до сих пор ни слуху, ни духу?
— Не-е, говорю же, как корова языком…
— Работнички! — Послышался с крыльца летней кузни голос хозяйки. — Айда кушать.
— Сейчас. — Откликнулся Данила. — Маленечко осталось. Доделаем и придем.
Заколотив последний гвоздь, Данила в последний раз глянул на туман. Белая булка и не собиралась подниматься к небу. Но вроде бы как придвинулась немножечко ближе к деревне, а, может, Даниле и показалось. Во всяком случае, если верить Иванычу, дождя после обеда не будет. Данила скривился на свою забрызганную грязью Короллу. 'Может, помыть ее, пока вагонетка с водой рядом'. — Подумал он, но потом махнул рукой: 'Все равно дорога не успела просохнуть. Пока до города доберусь — по новой в грязи тачку умотаю'.
Натрескавшись горячих беляшей и отказавшись дожидаться, пока сварится борщ, Данила попрощался с родственниками, сел в машину и тронулся в путь. Но когда он уже отъехал от деревни примерно метров на шестьсот-семьсот, мотор неожиданно заглох. 'Е-п-р-с-т!!!' — выругался Данила в сердцах. Он всегда больше всего на свете боялся именно этого — того, что машина однажды вдруг сломается где-нибудь у черта на куличках, в ста километрах от ближайшего СТО.
Данила хотел было выйти из машины и открыть капот, но вдруг осознал, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Тело сковало какое-то жуткое оцепенение. Такое бывает иногда во сне, когда пытаешься от кого-то убежать, а ноги отказываются тебя слушать. И ты влачишь их по земле, как стопудовые колоды.
Но паники не было. Просто оцепенение и никаких эмоций. Время как будто бы остановилось. Данила вдруг понял, что в окружающем пространстве более не существует привычных звуков. Гробовая тишина опустилась на землю. В открытое окно Короллы не доносилось ни пения птиц, ни стрекотания кузнечиков, ни лая собак из только что покинутой деревни. Только непонятно откуда доносилось какое-то странное то ли шипение, то ли жужжание, похожее на то, что иногда слышится, когда стоишь под линией с высоковольтными проводами.
Сколько времени Данила просидел в оцепенении — неведомо. Но в какой-то момент жужжание стихло и машина неожиданно сама собой завелась. Оцепенение сразу спало, и Данила выскочил из машины, как ошпаренный. Все вернулось на круги своя — пение птиц, стрекотание кузнечиков, но…
В деревне стояла гробовая тишина и с улиц куда-то поисчезали все люди, а странный туман каким-то непостижимым образом перекочевал с южной стороны деревни на противоположную, продолжая потихонечку удаляться дальше на север.
И вот тут Данилу охватила настоящая паника. 'Небо прячет свои зубы в облаках. Данила, нет ничего страшнее на свете, чем облака, сошедшие на землю…'
Запрыгнув в машину и разбрасывая во все стороны куски грязи из под колес, Данила круто развернулся и на полной скорости, насколько позволяли колдобины на дороге, устремился назад в деревню.
Пока он гнал машину по переулкам, вплоть до самого дома Светиных родителей, ему не встретилось ни одной живой души — ни человека, ни кошки, ни собаки. Выскочив из машины сломя голову, Данила сорвал с петель калитку, пронесся по аккуратно выложенной из бетонных затяжек дорожке, добежал до летней кухни и замер, как вкопанный.
Железным ручейком, протянувшимся от собачьей будки до тротуара, валялась цепь, а на конце цепи — пустой ошейник — собака исчезла! Ноги у Данилы подкосились. Превозмогая вдруг нахлынувшую слабость, он доковылял до открытой двери летней кухни и заглянул вовнутрь.
Источая едкий запах гари, из полуоткрытой закопченной кастрюли на раскаленную чугунную плиту печки выплескивалась красная жижа свежеесваренного борща. Зловещее шипение красных пузырей на
