оказывалось.
— Но здесь был Чарлз.
— Да, здесь был Чарлз, — она повертела в руках крышку от чайника, — но если Чарлз и замечал, как я выгляжу, он никогда об этом не говорил.
— Он все замечал. Он просто толком не умел выражать свои чувства. Но для Чарлза ты всегда была прекрасна. Даже когда тебе было пятнадцать и ты носила косички и пузырившиеся на коленях джинсы. Он только и ждал, когда ты вырастешь.
— Не могу поверить, что он мертв, — произнесла она.
— Я тоже не мог до вчерашнего дня. Но, кажется, сейчас я уже смирился с этой мыслью.
Чайник начал свистеть. Он достал кружки, банку растворимого кофе и бутылку молока из холодильника.
— Папа сообщил мне о вашем поместье, — сказала Лиз.
— Ты имеешь в виду его продажу?
— Как ты вынесешь это, Оливер?
— У меня нет выбора.
— Даже дом? Дом тоже будет продан?
— А что мне с ним делать?
— Ты мог бы сохранить его. Приезжать сюда на выходные и в отпуск, просто чтобы сохранить здесь корни.
— Мне это кажется сумасбродством.
— Вовсе нет, — она немного поколебалась и возбужденно продолжила: — Когда ты женишься и обзаведешься детьми, ты будешь привозить их сюда и они будут играть здесь в те же славные игры, в которые играл ты сам. Бегать сломя голову, строить шалаши в ветвях бука, скакать на пони…
— Кто сказал, что я собираюсь жениться?
— Папа сказал, что ты не собираешься жениться, пока не станешь слишком стар для всего остального.
— Папа слишком много тебе рассказывает.
— И что это значит?
— Он всегда так делал. Он баловал тебя, и никогда у него не было от тебя никаких секретов. Ты знаешь, что была маленькой испорченной шалуньей?
Ее это позабавило.
— Оливер, ты сейчас договоришься!
— Я даже не знаю, как ты выжила. Единственный ребенок, в котором души не чаяли родители, жившие порознь. И если этого тебе было недостаточно, в твоем распоряжении всегда был Чарлз, который портил тебя еще больше.
Чайник закипел, и он подошел, чтобы снять его с плиты. Лиз положила крышку обратно на плиту.
— Зато ты ничем не портил меня, Оливер, — ответила она.
— У меня было больше ума.
Он налил в чашки кипяток.
— Ты меня вообще не замечал. Всегда говорил мне, чтобы я не болталась у тебя под ногами.
— Ну, так было, пока ты была маленькой и еще не стала такой шикарной девушкой. Между прочим я тебя вчера не узнал. Я понял, кто ты, только когда ты сняла свои темные очки. Должен сказать, я очень поразился.
— Кофе готов?
— Да. Садись пить, пока он не остыл.
Они сидели за истертым кухонным столом лицом друг к другу. Лиз держала кружку так, словно пальцы у нее до сих пор не отогрелись. Выражение лица у нее было задорное.
— Мы говорили о том, как ты женишься.
— Я об этом не говорил.
— Как долго ты тут пробудешь?
— Пока со всем не разберусь. А ты?
Лиз пожала плечами.
— Я должна ехать на юг. Мать и Паркер сейчас в Лондоне — приехали по делам на несколько дней. Я звонила ей, когда приехала из Прествика, рассказала о том, что случилось с Чарлзом. Она хотела, чтобы я немедленно вернулась к ним, но я объяснила, что собираюсь пойти на похороны.
— Но ты так и не сказала мне, как долго собираешься еще пробыть в Росси-хилл.
— У меня нет никаких планов, Оливер.
— Тогда останься ненадолго.
— Ты хочешь, чтобы я осталась?
— Да.
Когда вопрос был улажен и эти слова произнесены, остатки напряжения между ними исчезли. Они сидели и болтали, забыв о времени. Лиз встрепенулась лишь тогда, когда часы в холле пробили двенадцать.
— О господи, неужели уже полдень? Мне пора идти.
— Зачем?
— Обед. Помнишь такой нелепый старомодный обычай? Или ты не обедаешь?
— Вовсе нет.
— Пойдем со мной, пообедаешь с нами.
— Я отвезу тебя домой, но на обед не останусь.
— Почему?
— Я и так уже половину утра потерял, пока лясы с тобой точил, а еще кучу вещей надо сделать.
— Тогда приходи на ужин. Сегодня вечером.
Он подумал и, по разным причинам, отказался и от этого приглашения.
— Может быть, завтра?
Она пожала плечами и с легкостью согласилась, проявив образцовую женскую сговорчивость:
— Когда угодно.
— Завтра было бы замечательно. Часов в восемь?
— Приходи чуть пораньше, если захочешь выпить аперитив.
— Хорошо, приду чуть пораньше. Надевай шубку и шляпу, и я отвезу тебя домой.
У него была небольшая темно-зеленая машина, низкая и очень быстрая. Она уселась рядом с ним, засунув руки в карманы полушубка и глядя вперед на бледные шотландские пустоши. Она так остро ощущала присутствие мужчины, который сидел рядом, что ей было почти больно.
Он изменился и все же остался прежним. Стал старше. На лице появились морщины, которых не было прежде, а в глубине глаз таилось такое выражение, что она чувствовала себя так, словно заводит роман с совершенно чужим человеком. И все же это был Оливер, бесцеремонный, отказывающийся связывать себя обязательствами, неуязвимый.
Для Лиз всегда существовал именно Оливер. Чарлз был лишь предлогом для того, чтобы наведываться в поместье Кейрни, и Лиз бесстыдно использовала его в таком качестве, ибо он поощрял ее постоянные визиты и всегда был рад ее видеть. Но уехала она из-за Оливера.
Чарлз был непримечательным жилистым парнем с песочными волосами и множеством веснушек. А в Оливере был шик. Чарлзу хватало времени и терпения на неловкую девочку-подростка: он учил ее забрасывать удочку, играл с ней в теннис, помогал вынести муки первого взрослого танца, показывал, как танцевать рил.[3] Но она все время думала только об Оливере и молилась о том, чтобы он пригласил ее танцевать.
Но он, конечно, этого не делал. У него всегда был кто-то еще, какая-нибудь неизвестная девушка или подружка, приглашенная с юга.
