— Нет уж, Сережа, так лучше не говори. Беды бы не нажить.
В голосе старухи Сергей услышал тревогу.
— Почему? — спросил он.
— Мало ли что… С Семибратовой только свяжись. Чего доброго, в сельсовет потянет. Ты вроде еще не совершеннолетний, с тебя и спрос такой. А на меня могут всякую чепуху нацепить.
Сухое, выцветшее лицо Манефы Семеновны чуть порозовело. Она в волнении так сильно заломила руки, что хрустнули в суставах пальцы.
— Ну, что ты так уставился? — вдруг рассердилась она, заметив пристальный взгляд Сергея. — У меня на лбу ничего не написано. Все за тебя думай да подсказывай. Самому пора начинать мозгой шевелить. Не маленький.
Сергей промолчал. Старуха снова взялась за ложку.
— Может, сказать, что будешь подготовляться? — не совсем уверенно спросила она.
— Меня, должно быть, переведут в седьмой. Без подготовки.
— А если не переведут?
— Все говорят, — заверил Сергей.
— Вот еще грех навязался, — недовольно пробурчала она и снова нахмурилась.
В подобных случаях Сергей не торопился продолжать разговор, зная, что Манефа Семеновна может ни за что ни про что изругать, а раньше, когда он был еще поменьше, могла «под горячую руку» и шлепнуть… Не любила, когда ей перечат.
Заметив, что старуха начинает злиться, Сергей усердно заработал ложкой.
— А ты-то сам как думаешь?
— Не знаю, — не отрывая взгляда от ложки, тихо сказал Сергей.
— Может, накопытился пойти на работу, да только помалкиваешь?
— Не я один, на пионерском сборе так решили.
— Не велика важность ваш пионерский сбор. Хватит уже тебе в пионерах ходить. Не маленький.
— И дирекция школы тоже решила, учительский педсовет, — несмело добавил Сергей.
— «Дирекция! Педсовет»! — недовольно протянула Манефа Семеновна и до конца ужина не проронила ни слова.
Сергей был рад, что старуха так быстро успокоилась, значит, можно будет еще выйти за калитку, постоять немного или даже сбегать на речку. Но все же очень плохо, что нет ясности насчет колхоза. Завтра обязательно нужно дать ответ. А какой? Как же трудно жить на белом свете человеку, если он не знает, на что ему решиться, как поступить…
Сергей смахнул со стола на ладонь крошки, стряхнул их в рот и, как было давно заведено Манефой Семеновной, повернувшись к переднему углу, трижды перекрестился.
— Ты что это размахался руками! — вдруг набросилась на него старуха. — Мух гоняешь или крестишься? Так только безбожники в насмешку озорничают. Сотвори крестное знамение как положено.
Сергей снова перекрестился, на этот раз уже не спеша, более старательно.
— Никуда я тебя не отпущу, — решительно заявила старуха. — При моих глазах живешь и то не успеваю следить, нет у тебя старания, чтоб к богу поближе. Забываешь, из-за чего жив остался! А уедешь в поле, среди безбожников и сам таким станешь. А он-то все видит и терпит до поры, но ничего не прощает. Вон какая война идет, в каждом дому слезы льются. И холод на нас, и голод на нас. И все за грехи наши. Прогневили бога, позабыли его, умными чересчур стали, теперь и расхлебываем.
— Война-то в другую сторону повернулась, — не выдержал Сергей, скоро этому зверю Гитлеру капут будет.
— Дай бог. Но ты не пророчествуй. Еще ничего не известно, кому что уготовано. А в колхоз не ходи. Сиди дома, и все. Не хочу на том свете отвечать за тебя. Когда вырастешь — мое дело будет сторона, а теперь хочешь не хочешь, а делай, как велю.
— А я так и делаю, все по-вашему, — опять подал голос Сергей, скажете — поеду, не велите — пожалуйста, могу дома остаться. Только перед людьми стыдно.
Старуха замолчала и не спеша принялась убирать со стола. Послушность Сергея всегда действовала на нее успокаивающе.
Убедившись, что Манефа Семеновна высказалась и дальше продолжать разговор не собирается, Сергей взялся за кепку.
— Ты куда? — почти у самого порога остановила его Манефа Семеновна.
— Просто так. Может, на реку сбегаю.
— А что там? День к вечеру, — подозрительно взглянув, поинтересовалась старуха.
— Погляжу своих ребят, может, рыбачат.
Манефа Семеновна отвернулась и взялась за веник, словно совсем позабыв о Сергее. А Сергей стоял в нерешительности, перебирая в руках кепку. Как быть в таком случае? Молча уйти? Или еще раз спросить разрешения? Уйти молча — чего доброго, обидится бабка Манефа, возьмет да и совсем не пустит. Заговорить с ней — тоже рискованно. Она же не сказала, чтобы Сергей сидел дома…
— Баб Манефа, так я пойду?
— Сходи уж. Только ненадолго.
— Никого не встречу — тут же домой. Сам бы порыбачил, снасть еще не разобрана.
Сергей не спеша вышел на двор, так же неторопливо прошагал мимо окон, всем своим видом стараясь показать Манефе Семеновне, что он никуда не спешит и что особого желания удрать из дому у него нет. Но едва за ним захлопнулась калитка, Сергей сразу же прибавил шагу.
— Сережка! — неожиданно услышал он голос Манефы Семеновны.
В голове Сергея промелькнула тревожная мысль: передумала бабка Манефа. Эх, дурак, поплелся, как старый мерин, и — пожалуйста. Надо было бежка, ведь совсем рядом переулок, свернул за угол — и поминай как звали.
— Сергей! — более решительно позвала старуха. — Ну-ка, вернись!
— Чего? — спросил Сергей, делая вид, что не расслышал.
— Сюда иди, говорю.
Нехотя Сергей побрел назад.
— Быстрее не можешь? — прикрикнула Манефа Семеновна. — Мне ждать некогда.
Когда Сергей подбежал, она протянула небольшой узелок.
— Тут ломоть хлеба и две картофелины. И соли щепотка.
— Мне? — не сразу сообразив, спросил Сергей.
— Ну, а кому же еще? Если встретишь своих, небось засидишься. Рыбачить потянет. Ночь-то большая, а на свежем воздухе есть охота, только подавай. Словом, захочешь — оставайся. Да смотри там, чтоб без озорства, строго добавила Манефа Семеновна и, чуть заметным движением перекрестив его, не оборачиваясь, скрылась за калиткой.
Сергей бодро двинулся по улице, зажав под мышкой узелок. Вот тебе и Манефа Семеновна! Думаешь про нее одно, а оказывается совсем другое. Все-таки добрая она.
Вдруг он остановился: а как же Шарик? И припустил назад. А навстречу ему Шарик, нюхая землю, шел по Сережкиному следу.
НА САМАРКЕ
Когда Сергей подошел к месту, где обычно рыбачили ребята, солнце собиралось садиться. Знакомых никого. Сергей потоптался вдоль берега — что же делать? Идти домой? С какой же это стати? Манефа Семеновна отпустила, а он — здравствуйте — явился. Можно вернуться и попозже, никто не торопит. Он решил побывать у старых дубов, где когда-то рыбачил с отцом.
Место оказалось занятым. Спустив с невысокого берега босые ноги, на снопике тальника сидел сухопарый седоусый старик в поношенном железнодорожном кителе. Перед ним в реку были закинуты три
