— Иди ко мне, скорее.
И снова—тишина.
Голос родины звал нас. Мы слышали его и наяву и во сне. Он не давал нам покоя, манил, звал.
Я жадно следил за газетами. Сердце трепетало при каждом новом известии о выступлениях пролетариата в России.
Мы ждали.
И вот в одно солнечное утро…
Я направился в университетскую библиотеку, чтобы прочитать критические письма Анатоля Франса.
В раздумье я шел по улице Каруж. Неподалеку заметил двух товарищей со светлыми сияющими лицами; они вели оживленный разговор. Увидев меня, оба засмеялись.
Не понимая, в чем дело, я нахмурился и подошел к ним. Увидев мое лицо, они захохотали.
Я уже хотел было рассердиться на них.
— Не знаешь?.. Ты ничего не знаешь?.. — вдруг набросились они на меня.
— В чем дело? — сердито спросил я.
— В России революция! Николай отрекся от престола! — в один голос ответили оба, — Если не веришь, поди купи газету и все узнаешь…
Я стремглав помчался к площади, где обыкновенно продавали газеты.
Еще издали увидел газетчика и, приближаясь к нему, услышал: «Требуйте газету «Трибуна»! Революция в России! «Трибуна»… Революция… — Трибуна»! Революция…»
Эти слова для продавца газет были так же малозначащи и безразличны, как и любые другие, и выкрикивал он их так же, как любую другую сенсацию.
Я подбежал к нему, схватил газету. Вместо пяти сантимов, сунул ему десять и повернул обратно. Развернув газету и пробежав ее, я убедился, что революция — свершившийся факт.
Я весь задрожал.
Читая газету, время от времени оглядываюсь по сторонам. Эти давно знакомые мне улицы, витрины и многоэтажные дома предстали передо мной как будто во сне!
Краткое телеграфное сообщение о революции в России я перечел несколько раз.
Кто?то ударил меня по плечу. Только теперь я очнулся. Рядом со мною стоял, улыбаясь, товарищ.
— Дождались?таки!.. Стало быть, едем в Грузию.
— Едем, едем! Как же, обязательно едем! — воскликнул я.
— Сомневаюсь я только, чтобы союзники — Франция и Англия — пропустили нас в Россию через свою территорию.
— Почему?
— Ясно почему! С приездом революционеров в Россию революция еще более углубится и общи к с союзниками боевой фронт ослабнет. А это, конечно, не в интересах Антанты.
— Правильно! Мы должны разжечь воину гражданскую.
— В том?то и дело! Поэтому Антанта пропустит только социал–патриотов!
— А что же нам делать?
— Не знаю! Сегодня вечером в «Народном доме» назначен митинг. Придешь?
— Конечно!
…Вечером в большом зале «Народного дома» собрались старые эмигранты — народники, члены первых социал–демократических групп, бежавшие из Сибири и с каторги, старые социалисты– революционеры, польские социалисты, молодые эмигранты, — и все они целовались и плакали от радости. На собрание пришли и те, кто десятки лет жили в эмиграции и, потеряв всякую надежду на возвращение в Россию, давно уже числились гражданами Женевы.
Вот старик. Еще молодым бежал он от когтей самодержавия и приехал в Женеву. Он — старый террорист. Его партии давно нет, она распалась, его товарищи давно уже покоятся в холодной сибирской земле. Быть может, еще остался кто?нибудь из них в живых и томится в глухой и холодной сибирской тайге, но они все давно потеряли связь и ничего не знают друг о друге. И вот они, быть может, встретятся снова. Вот другой! Старый социал–демократ. Его ровесников–товарищей также нет в живых. Но он вернется на родину!
В этом зале собрались многие представители разных партий и групп, боровшихся с самодержавием. Всеони бежали в Женеву, нашли здесь приют и защиту. Сегодня они вновь ожили. И до них дошел зов Родины.
В зале давка. Уже негде сесть. Шумно. Люди, радостно улыбаясь, перекликаются друг с другом, поздравляют, пожимают руки.
Раздается звонок, и председатель открывает собрание. Но его никто не слушают. Все кричат:
«Да здравствует Российская революция! Да здравствует Учредительное собрание!..» Председатель опять звонит, призывает к тишине И предлагает почтить вставанием память борцов, погибших за революцию.
Все встают. Воцаряется гробовая тишина. И вот среди тишины медленно, с благоговением бархатный баритон запевает:
Вы жертвою пали в борьбе роковой,
Любви безграничной к народу…
То тут, то там раздаются подхватившие песню голоса, потом их поддерживают со всех сторон зала, и постепенно голоса сливаются в единый могучий хор:
Вы отдали все, что могли за него.
За честь его, жизнь и свободу…
Теперь уже поют все — женщины и мужчины, старые и молодые. Песня гремит мощно, смело, вдохновенно и грозно:
Свой суд беззаконный над нами
Судьи–палачи уж давно изрекли.
Пойдем мы, гремя кандалами…
Все садятся.
Начинаются выступления представителен партий. Шовинистически настроенные оппортунисты призывают к продолжению войны до победного конца. Противники же войны — к победе революции в России и к гражданской воине. Споры продолжались долго. И собрание ни к чему не привело…
Мы опять продолжали искать выход из положения. Но ничего придумать не могли. Уже выяснилось, что Англия и Франция дают разрешение на проезд через их территорию только националистам. Этим путем выехали в Россию анархист П. А. Кропоткин, Г. В. Плеханов и многие их последователи.
Положение было очень трудное. Теперь, когда гнусного насильника — царского правительства — уже нет, когда мы могли бы смело ходить по улицам любимого Тифлиса и вновь продолжать революционную борьбу, нас лишили возможности выехать на родину; для нас туда дороги не было!..
И вот от Ленина из Берна пришла телеграмма, в которой он предлагал проехать в Россию через территорию Германии. Такой проезд устраивали партийные товарищи из Швейцарии и Германии.
Ленин призывал к поездке с ним как своих единомышленников, так и представителей всех других партий.
Среди эмигрантов это предложение возбудило большие толки. Было созвано специальное собрание по этому вопросу при участи» представителей различных партий, и почти все злобно выступали против смелого решения Ленина.
Как? — кричали многие исступленно. — Разве допустимо, чтобы мы использовали для проезда в Россию территорию врага, находящегося с нами в состоянии войны?!
А разве впустит нас после этого в Россию Временное правительство?
Представители различных партий ругали Ленина, угрожали всем тем, кто осмелится поехать путем, намеченным им, требовали привлечь Ленина и его приверженцев к суду, называли Ильича изменником, предателем.
Однако, несмотря на то, что не только социал–демократическая и все другие партии, но и вся эмиграция, насчитывающая несколько тысяч человек, не соглашалась ехать через Германию, несмотря на
