Наши голоса перекрывали шум моря:
Эй, дубинушка, ухнем.
Потом спели «Марсельезу», за ней «Карманьолу», «Варшавянку» и, наконец, — «Интернационал»
Море волновалось… Белые пенистые волны вздымались все выше и выше, бросались на пароход, разбивались о нос корабля и покорно, белыми зайчиками, бежали за пароходом. Палуба покачивалась, словно люлька.
Ильич стоял у самого борта и наслаждался борьбой парохода с волнами. Одну руку он положил в карман пальто, второй придерживал кепку на голове. Ветер развевал полы его пальто. Высоко подняв голову, Ленин смотрел вдаль.
Вдруг брызги волны дождиком хлынули на палубу и обдали пальто Ленина.
— Это вам подарок, товарищ Ильич! — пошутил одни из эмигрантов. — Это первая дружеская волна из революционной России целует вас!
Ленин засмеялся и платком стряхнул с себя капли воды.
Когда он смеялся, его глаза, и без того маленькие, совсем прищуривались и мерцали двумя короткими черточками, под большим выдвинутым вперед лбом. В улыбке Ильича было что?то особенное, чарующее.
Ленин стал опять прогуливаться по палубе, заложив руки за спину. То останавливаясь около поющих, то подходил к борту.
Лейся вдаль наш напев! Мчись кругом!
Над миром наше знамя реет
И несет клич борьбы, мести гром…
— гремел наш хор.
Оно горит и ярко рдеет.
То наша кровь горит огнем,
Пароход разрезал шумные, бурлящие волны…
Через несколько часов наш корабль подошел к шведскому пограничному городу Мальме. Качка кончилась. Пароход медленно вошел в порт. Мы быстро высалились, двинулись со своим багажом к железнодорожной станции, и утром были уже в Стокгольме. Здесь нас встретили местные левые социал– демократы и другие партийные товарищи.
Теперь мы были уже совершенно спокойны за наши вещи. Было кому о них позаботиться, и мы налегке, пешечком отправились в город.
Нас пригласили в фешенебельную гостиницу, в которой бывали лишь посетители с белыми, как снег, накрахмаленными манишками и манжетами, в дорогих костюмах. На нас же обслуживающий персонал смотрел с удивлением. Видно было, что портье и горничные недоумевали: что это за люди?
Нас пригласили в столовую позавтракать. Большой длинный стол был весь уставлен холодными и горячими закусками. Вокруг стояли официанты. Блестящие люстры, большие зеркала на стенах и широкие светлые окна блестели и переливались светом. Обстановка была неуютной, холодной Но закуски оказались вкусными.
После завтрака перешли в просторный зал, где нас ожидали представители местной социал– демократии и репортеры.
Представители левой социал–демократической газеты «Politiken» и местной социал–демократической организации обратились к Ленину с приветствиями, поздравляли его с революцией в России и желали ее полной победы.
Лицо Ленина преобразилось, на нем уже не видно и следов мрачного раздумья, глаза блестят.
Ильич выступил с короткой ответной речью. Поблагодарив за приветствие, он изложил тактику партии на данный период.
Затем нас обступили корреспонденты газет. Особенно заинтересовались они Миха Цхакая. Его обступила и забросала вопросами целая толпа газетчиков. Так как Миха Цхакая не говорил по–немецки, ответы корреспондентам пришлось давать мне. Я подробно рассказал о прошлой революционной работе Миха и подчеркнул его большие заслуги в области пропаганды учения Маркса и Энгельса в нелегальных условиях. Я сообщил им, что Миха Цхакая — старейший член грузинской социал–демократической организации, что, преследуемый царской властью, он десятки лет томился в эмиграции и только теперь возвращается в Грузию.
Миха Цхакая, видимо, считал все эти подробности излишними и, конфузясь, говорил мне:
— Ну к чему все это? Хватит. В Грузию ли я еду, или в какое?либо другое место, разве это не все равно?
Хозяева предлагали нам остаться в Стокгольме еще один день, но Ленин решительно отказался и попросил отправить нас дальше немедленно. Теперь, когда мы уже находились совсем близко от революционного Петрограда, Ленин стремился как можно скорее окунуться в практическую революционную работу. Прежде всего было необходимо получить визы на свободный въезд в Россию. Ленин послал телеграммы находящимся в Петрограде товарищам и Петроградскому Комитету, прося принять меры к тому, чтобы Временное правительство не осмелилось нас арестовать.
Как сейчас вижу Ленина в стокгольмской гостинице. Вот он ходит быстрыми шагами по залу, затем подходит к кому?нибудь из эмигрантов, о чем- то энергично с ним говорит, в чем?то его убеждает. Или сядет вдруг за стол, набросает телеграмму в Петроград, перечтет ее и, передав для отправки, требует свежие газеты, полученные из России. Он все время в движении, волнуется, торопится…
Визы мы скоро получили. Ввиду того, что ввозить какие?либо рукописи в Россию не разрешалось, Ленин оставил свои тетради местным товарищам с просьбой переслать их при первой возможности.
Когда подали поезд для посадки, я увидел, что Ленин тащит свой довольно тяжелый чемодан к вагону.
Я подбежал к Ильичу, чтобы взять у него чемодан, но Ленин запротестовал.
— Зачем? Зачем? Я же сам могу? — говорил он.
Но я почти силой выхватил чемодан и, взвалив его на плечо, внес в вагон.
— Останьтесь у нас! — сказал Ленин. — Ты ведь знаешь его? — обратился он к жене.
— Как же, как же! — ответила Надежда Константиновна и тоже попросила меня остаться.
Я занес в купе и свой чемодан.
Мы, мужчины, разместились на верхних полках, а женщины: Н. К. Крупская и Инесса Арманд – внизу.
Как только поезд тронулся, Ленин снял пиджак и, вытащив из карманов целую кипу русских газет, улегся и стал читать их. Чтобы не беспокоить меня, он, предварительно извинившись, задрапировал лампочку с моей стороны.
— Володя, ты без пиджака простудишься! — сказала Надежда Константиновна и хотела было укрыть Владимира Ильича, но он запротестовал.
Я лежал на койке и следил за тем, как Ильич торопливо, запоем читает газетные сообщения о ходе революции в России.
В купе было тихо. Тишину нарушало лишь шуршание газет да изредка произносимые Лениным восклицания, вроде: «Ах, канальи! Ах, изменники!..»
Ясно было, что слова эти адресовались к Чхеидзе или к Церетели, что говорились они по поводу того или иного выступления их в Петрограде.
— Социал–демократ! — воскликнул вдруг Ильич возмущенно. — Это слово стало пошлым. Стыдно носить теперь это имя! Мы должны назвать себя коммунистами и партию коммунистической.
Долго еще ворочался Ленин на своей койке, складывал прочитанные газеты и разворачивал новые.
А внизу волновалась Надежда Константиновна.
— Что делать, — произнесла она вполголоса. — Володя простудится без пиджака! — но побеспокоить его еще раз она не решилась.
На другой день утром, когда мы сидели за чаем, а Надежда Константиновна угощала нас бутербродами, Ленин посмотрел на проносившиеся мимо окна высокие сосны и сказал:
