— Вот приедем в Россию и по образцу германских товарищей издадим газету. Она будет стоять в оппозиции к социал–демократам, чтобы принудить их держаться как можно левее, разоблачать их беспринципность, их оппортунизм. Мы с ними, конечно, сотрудничать не будем!
Когда мы кончили пить чай, Ленин обратился
— Пройдите, товарищ, по вагону и попросите всех собраться в коридоре. Надо поговорить, условиться, как держаться и что говорить в случае, если при въезде в Россию, нас арестуют агенты Временного правительства.
Я обошел все купе и, передав предложение Ленина, вернулся к себе.
— Ну что, товарищ, все собрались? — спросил меня Ленин.
— Я передал им ваше распоряжение, но пока еще никто не вышел, — ответил я.
— Как же вы не могли сказать так, чтобы все вышли? — сказал Ленин.
Я не сразу понял Владимира Ильича. Но потом сообразил, что мне надо было сказать по–ленински твердо, так, чтоб вышли все и немедля.
Когда мы собрались в длинном и узком коридоре вагона. Ленин объяснил, что нам следует говорить в суде, если кадетское правительство арестует нас и отдаст под суд за переход территории Германия. Наши слова не должны были носить характера зашиты, а наоборот, мы должны были сами обвинять Временное правительство в том, что око не позаботилось о нас, не дало нам возможности выбраться как?нибудь из эмиграции, не снеслось для этого с правительствами держав–союзников и т. д.
Ильич говорил горячо и убедительно, и мы чувствовали, что самый горячий ревнитель русской революции — это безусловно он и только он — Ленин.
До границы Финляндии мы доехали скоро. Поезд остановился у небольшой пограничной реки Торнео, еще покрытой льдом. Мы покинули поезд и пересели на сани, которые довезли нас до железнодорожной станции, находящейся уже на территории Финляндии.
На станции нас встретили революционные солдаты. Офицеры проверили наши паспорта. Часть из них смотрела на нас злобно, глазами врагов, а остальные проявили искреннюю радость.
Другое дело солдаты, они были в восторге. Многие из них побывали на фронте и были свидетелями фронтовых событий, связанных с отречением Николая II. Они охотно делились с нами своими впечатлениями.
Когда мы наконец сели в поезд, который помчал час к революционному Петрограду, Ленин заулыбался от счастья. Он но мог сдержать свою радость, глаза его блестели,..
В купе то и дело заходили товарищи.
Ленин не уставая высказывал свои мысли о ходе русской революции, объяснял, какой позиции надо держаться нам в борьбе с меньшевиками и эсерами и какую проводить тактику для успешной пропаганды наших лозунгов.
По одному очень меня в то время интересовавшему вопросу Ленин сам обратился ко мне:
— Как вы думаете, Грузия отделится от России
— Не думаю, — возразил я. — Но автономии потребует.
— Даже если и отделится, то впоследствии снова присоединится к России! — убежденно сказал Ильич.
— А если потребует автономии, должны мы поддержать это требование или нет? — спросил я.
— Конечно должны! Обязательно!
— Вот видишь, какого мнения Ленин об автономии! — говорил я впоследствии Миха Цхакая.
— Да и я того же мнения! — ответил мне Миха. — Я придерживаюсь в этом вопросе точно такого же мнения. Жаль, что я не захватил с собой свои записки, а то показал бы их Ленину. Он остался бы ими очень доволен.
Около Гельсингфорса в один из вагонов нашего поезда села большая группа демобилизованных. Мы сообщили об этом Ленину, и он немедленно пошел к ним. Мы последовали за Ильичем.
Солдаты столпились вокруг Ленина, с больший вниманием слушали его. Ленин задавал им много вопросов и, когда получал ответы, подтверждающие правильность его революционной тактики, его взглядов и положений, радостно улыбался и говорил нам: «Слушайте!.. Слушайте!..»
Мы не сразу могли понять, почему Ленин заостряет наше внимание на каком?либо моменте из рассказов солдат. В них как будто не было ничего важного, такого, на что следовало обратить особое внимание. Но, как только Ильич разъяснял нам сказанное, — все подчеркнутое им становилось ясно и понятно
После беседы с солдатами Владимир Ильич долго ходил взад и вперед по коридору вагона. Лоб его был ясен, глаза выражали спокойствие. Я смотрел на Ленина и думал о том, с какой радостью встретит его русский пролетариат и какие изменения внесет приезд Ильича в происходящие событии Ленин часто останавливался у окна и подолгу смотрел далеко–далеко в пространство..,
Наш поезд мчался по местности, поросшей высокими соснами. Мы были уже вблизи от революционного Петрограда.
Ленин еще раз предупредил нас, как держать себя в случае ареста по приезде в Петроград, как использовать судебную трибуну для агитации, какими лозунгами оснащать наши выступления, какую давать оценку революции.
Такова всегда была тактика Ленина — использовать все на пользу революции.
Когда мы приблизились к станции Белоостров, один из товарищей вновь достал красный шелковый платочек, полученный нами в дорогу еще в Женеве, и, привязав к палочке, выставил его в окно нагона.
Как украшало это миниатюрное красное знамя
— Нет! Не посмеет!., Не посмеет Временное правительство арестовать нас! А если посмеет, то тем хуже для него! — говорит убежденно М. Цхакая, обращаясь ко мне.
Поезд с шумом подлетает к Белоостровскому вокзалу.
Наконец?то! Я с трепетом гляжу на дома, людей и замечаю на перроне группу рабочих и матросов. Над их головами развевается красное знамя. Когда поезд останавливается, рабочие направляются к нашему вагону и громко кричат:
— Да здравствует революция! Да здравствует Ленин!
Ленин и все мы стоим у окон, взволнованные неожиданной встречей.
— Да здравствует революция, товарищи! Да здравствует революция! Ура!
Мы поняли, что рабочие пришли встречать Ильича, поняли, что пролетариат встал на защиту Ленина.
— Да здравствует Ленин! — кричат рабочие, подбрасывая свои кепки в воздух.
Один из эмигрантов выходит на ступеньки вагона и произносит короткую речь.
Когда волнение улеглось и все успокоилось, кто?то вышел из рядов рабочие и твердыми медленными шагами направился к нашему вагону. На голове — теплая сибирская ушанка, надвинутая ни лоб так глубоко, что трудно разглядеть лицо.
Он входит в вагон. Спокойным шагом приходит длинный коридор и останавливается у дверей купе, где сидит Ленин, окруженный товарищами. Он смотрит на Ленина и улыбается. Ленин с первого взгляда не узнает вошедшего, но когда тот протягивает ему руку со словами: «Здравствуйте, Ильич, поздравляю с приездом». Ленин вдруг преображается, поднимается с места, протягивает руку.
— Ах, это вы! — говорит он с волнением, кладя руку ему на плечо.
Это был Сталин
— Ты узнал его? — спрашивает меня Миха Цхакая. — Он почти не изменился.
— Ну конечно! — отвечаю я.
Наконец поезд тронулся.
С перрона доносились возгласы рабочих:
— Да здравствует революция! Да здравствует Ленин!
Поезд подошел к Финляндскому вокзалу.
На перроне много народу — сплошное море теплых зимних шапок, бескозырок и кепок. Мы замечаем вооруженных людей — солдат с винтовками, матросов с карабинами и рабочих с берданками.
Заметив красный платок, развевающийся в одном из окон нашего вагона, солдаты, матросы и рабочие
