Я с Миха Цхакая заняли номер. Когда мы собирались лечь спать, служащий гостиницы принес книгу, в которую мы должны были внести наши фамилии, имена, указать профессию. Я начал писать.
Привыкший к конспирации по старой партийной работе, Миха удивился:
— Что ты делаешь? Ты пишешь свою настоящую фамилию?
— А как же? Мы ведь теперь свободные граждане!
— Ах, да! Пиши — журналист такой?то. Только не пиши, что едем в Россию. Не нужно.
Я согласился. Книга заполнена. Служащий гостиницы уходит.
— Вообще нет никакой нужды, чтобы все знали, куда мы едем и зачем, — говорит Миха, ложась спать.
Но сон не идет. Мы нервничаем, курим без конца.
Утром нам сообщили, что на вокзале нужно быть в двенадцать часов.
До отъезда на вокзал осматриваем город. Удивительно, что ни один город Швейцарии не похож на другой; у каждого из них свой особый отпечаток, свое лицо. Например, в Берне и дома, и жители как?то одинаково серы. Совсем не похожи на веселых, пестро разодетых женевцев и Женеву.
Ровно в двенадцать Миха Цхакая и я были на вокзале. В одном из углов высокого, крытого стеклом зала заметили наших товарищей.
Я ищу глазами Ленина. Его нигде нет. Спрашиваю о нем Цхакая.
— А вот Надежда Константиновна Крупская, — отвечает он. — Она, наверное, скажет, где Ильич.
Выяснилось, что Ленин еще не приехал. В ожидании его бернские товарищи занялись организацией нашей отправки, бегали за билетами, сдавали багаж.
— Вы знаете, товарищ Миха, Ильич получил сегодня утром телеграмму из Женевы за подписью пяти товарищей. Они тоже решили ехать с нами и просят подождать их два дня, — сказала Н. К. Крупская, обращаясь к Миха Цхакая.
— Ах, вот какі А что на это сказал Ильич?
— Теперь, говорит, многие образумятся и захотят поехать, но ждать уже невозможно!
— Значит, мы их не ждем?
— Конечно, нет! Да вот и Ильич!
Весь раскрасневшийся, усталый, Ленин быстрыми шагами приближался к нашей группе.
— Как дела? Билеты взяты? — спрашивает он быстро. Заметив Миха и меня, он подошел к нам.
— Товарищ Миха, вы здесь? А где остальные товарищи?
Он крепко жмет нам руки.
Я смотрел на Ленина н удивлялся его быстрым движениям. Обыкновенно спокойный, он теперь совсем преобразился. То он обращался к Надежде Константиновне Крупской с вопросами, то поручал кому?нибудь узнать, скоро ли отойдет поезд, то подходил к Миха и расспрашивал его о том или другом оставшемся в Женеве товарище. Он нервничал и поминутно вытирал платком вспотевший лоб.
— Испугались многие, товарищ Ильич, испугались! — отвечал Миха.
— Теперь вот просят подождать, но я не могу, — говорит Ленин и берется за свою дорожн?ю корзину.
— Ну?ка, зайдемте в вагон. Чего мы ждем? Ведь поезд подошел.
В вагоне мы смешались с бернскими товарищами. Знакомились с теми, кого не знали. Завели беседу. Послали последний привет проносящимся за окном швейцарским горам.
В Цюрихе нам пришлось пробыть до отхода поезда несколько часов.
Мы вышли осмотреть город, где последние годы жил Ленин. К нам присоединился секретарь швейцарской социал–демократической партии Фриц Платтен, который сопровождал нас через германскую территорию и приехал в Россию вместе с нами.
Вскоре мы опять собрались на цюрихском вокзале и разместились в одном вагоне. Всего нас, выезжающих в Россию эмигрантов, вместе с цюрихскими товарищами, оказалось человек тридцать.
От цюрихских товарищей мы узнали, что решение о поездке в Россию на таких условиях произвело на местную эмигрантскую колонию неблагоприятное впечатление. Ожидали даже скандала со стороны недовольных нашей поездкой.
И действительно, через некоторое время мы заметали среди суетившейся на платформе публики какую?то группу. Эти люди, по–видимому, искали кого?то, все время глядя на окна вагонов. Наконец они остановились перед нашим вагоном и, размахивая кулаками, стали угрожать нам, крича: «Стыдно вам! Стыдно! Как вы едете? Как? Стыдно!»
Мы отошли от окон, занавесили их и сели на скамьи. Взволнованный Ленин успокаивал нас и советовал не обращать внимания и не отвечать. А угрозы продолжались:
— Изменники! Как вам не стыдно! Какой дорогой вы едете?..
Один даже ударил палкой в стену нашего вагона. Швейцарцы смотрели на эту картину с недоумением, не понимая, к чему весь этот шум.
Группа, уже превратившаяся в толпу, все больше и больше приходила в ярость, шумела, угрожала нам, ругала, свистела…
Наконец послышался голос кондуктора; «Fertig», и поезд тронулся.
Но толпа не унималась и все яростнее кричала, посылая нам вдогонку брань и проклятия. Мы же в ответ раскрыли окно вагона и выставили наш флаг — красный шелковый платок.
— Глупцы! — сказал Ленин, когда мы отъехали от станции на некоторое расстояние и криков толпы уже не было слышно. — Они скоро сами убедятся в правильности нашего решения и последуют нашему примеру!
Но глаза его все же выражали грусть, и лицо было озабочено.
Впоследствии слова Ленина оправдались, и вся швейцарская эмиграция выехала в Россию той же дорогой. Французское правительство не разрешило им проехать через свою территорию. Это было через месяц после нашего отъезда. И два поезда, полных эмигрантами и членами их семей, выехали в Россию через Германию.
Вот мы подъехали и к границе Швейцарии. Как только поезд остановился, в вагон вошли таможенные чиновники. Мы удивились их бесцеремонному отношению к нашим вещам: по всему было видно, что они настроены против нас; таможенники спорили из?за каждого пустяка и отобрали у нас немало вещей и продовольствия, припасенного на дорогу.
Наш спутник Ф. Платтен напрасно выражал свой протест, ничего не помогало. Тогда он послал телеграмму правительству, выражая возмущение таким непристойным и наглым отношением таможенных властей Швейцарии.
На германской территории мы ожидали худшего. Но на первой же германской станции начальство встретило нас очень учтиво. Эмигрантов провели в отдельную комнату, а через некоторое время в специально отведенный для нас мягкий вагон принесли пиво и бутерброды.
Был уже вечер. Мрак постепенно заволакивал станцию. Тоска овладела моей душой, когда я подумал о войне, обо всех ее ужасах, о ее бессмысленности…
Ленин сидел в купе. Я случайно заглянул туда. В глаза бросилось его нахмуренное, задумчивое лицо со складками на широком, выпуклом лбу. В глубоко сидящих прищуренных глазах — беспокойная
Берег Балтийского моря. Мы пересели на пароход.
Теперь уже я вздохнул свободно. Когда Германия осталась позади, я почувствовал себя так, будто прошел через длинный, темный тоннель…
После тесных купе поезда широкая палуба огромного парохода показалась настоящим привольем. Перед нами расстилалось безбрежное Балтийское море. Глаза моих спутников светились радостью.
Вот и Ленин. Твердым, медленным шагом прохаживается он по палубе. Складки на лбу расправились, а в глазах та же напряженная, взволнованная мысль. Временами он останавливается и смотрит на шумящее море, в ту сторону, где находится Россия.
Других пассажиров, кроме нас, на пароходе не было. Мы собрались на носу корабля. Синее море, волны, брызги которых залетали на палубу, совсем уже подняли наше настроение. И все дружно, хором запели. Сперва «Дубинушку»:
Много песен слыхать на родной сторон?
Про дубинушку песнь раздается.
