— Уйдетъ, старый чортъ, съ поддевкой-то… Ищи его… Дернула меня нелегкая…
— Придетъ! — ут?шалъ его я.
— А ты его знаешь?
— Какъ тебя…
Стали ждать… Прошло часа полтора… Малый сталъ совс?мъ отчаяваться… Онъ чуть не плакалъ… Хм?ль съ него сошелъ совс?мъ… Какъ вдругъ, около стола, совс?мъ неожиданно, точно изъ-подъ земли, появился старикъ
— Вотъ и я! — воскликнулъ онъ и ударилъ рукой по карману, гд? забренчали деньги, — вотъ они, денежки-то — грызутся… Въ Гавриковомъ продалъ за два семьдесятъ пять монетъ… А вы, чай, думали, не приду… Небось, я не такой челов?къ!… Я свое отдамъ посл?днее… На, землякъ, получай!… Соточку, значитъ, сичасъ дерганемъ, да и маршъ на Хиву… Лучше тамъ выпьемъ… Тамъ просторн?е нашему брату… За ночлегъ платить не будемъ… Даромъ ночуемъ въ Ляпиномъ… Такъ-то вотъ, елка зеленая!… Ха, ха, ха!… А ты толковалъ: жалко… Приходи теперь, кума, любоваться!..
— Чего ужъ сотку лизать, давай сорокоушку, — предложилъ малый, пряча въ карманъ жилетки деньги, — много-ль въ сотк? кишковъ-то…
— О?!. А и правда твоя… Ну, — такъ, такъ, такъ!… Давай сороковку… Эй, родной, подай-ка намъ половиночку…
Половой подалъ водки. Мы, — на этотъ разъ и я, — выпили ее и, отдавъ деньги, отправились на Хиву.
III
Отъ Преображенской заставы до Хитрова рынка конецъ не малый… На улиц? было холодно… Морозъ градусовъ въ двадцать… Мы въ нашихъ майскихъ костюмахъ не шли, а лет?ли… Старикъ изб?галъ людныхъ улицъ и велъ насъ какими-то переулками, обходя по возможности городовыхъ и зорко сл?дя за т?мъ, н?тъ ли гд? околоточнаго или, какъ онъ выражался, «антихриста»…
— Увидитъ, — говорилъ онъ, — замететъ, проклятый, вс?хъ троихъ, какъ пить дастъ!… «Пожалуйте, господа, на фатеру… Для васъ готова-съ»… Приходи, кума, любоваться!… Меня намедни совс?мъ было одинъ замелъ въ Зарядь?… Удралъ, слава Богу… Есть изъ ихняго брата собаки… А то есть и ничего… Въ Крещенье меня одинъ остановилъ на Пятницкой… «Ты, говоритъ, что?» «Ничего, говорю, ваше высокоблагородіе». «Видъ, говоритъ, есть»? «Есть, говорю, ваше сіятельство»… А какой чортъ есть — н?ту! «Просишь, говоритъ, нищенствуешь»?.. «Такъ точно, говорю, вашеся, потому зр?ніемъ отъ Господа обиженъ и опять грыжа… Страдаю грыжей… Заставьте за себя в?чно Богу молить — подайте на ночлегъ»!… Ничего не сказалъ, пол?зъ въ штаны, досталъ двугривенный. «На, говоритъ, чортова голова, только уходи, пока ц?лъ»… Ну, думаю, ладно… съ паршивой собаки хоть шерсти клокъ…
Пришли мы на Хитровъ въ сумерки… Среди площади, подъ огромнымъ шатромъ, толкалось еще много народу… Старикъ сейчасъ-же купилъ «бульонки» и повелъ насъ въ трактиръ.
— Ужъ и бульонка, — говорилъ онъ дорогой, — языкъ проглотишь… скусъ… запахъ… князьямъ ?сть, а не нашему брату, стр?лку в?чному…
«Бульонка», которой онъ такъ восхищался и которая пріобр?ла на Хив? обширную изв?стность и права гражданства, благодаря своей дешевизн?, представляетъ вотъ что: всевозможные отбросы изъ мяса и косточекъ, выбрасываемыхъ по трактирамъ, ресторанамъ, харчевнямъ, какъ вещи никуда не годныя, — подбираютъ, рубятъ въ общую массу, поджариваютъ, пускаютъ «духовъ» въ вид? перца и лавроваго листа, и «бульонка» готова.
Трактиръ, въ который мы пришли, былъ, какъ и вс? трактиры на Хив?, грязный, вонючій, переполненный золоторотцами…
Крикъ, шумъ, отборныя ругательства неслись со вс?хъ сторонъ… Дымъ махорки ?лъ глаза… Лампы гор?ли, какъ будто окруженныя туманомъ… Люди — оборванные, грязные, испитые, страшные, пили, ?ли, ругались, б?гали, кружились, какъ будто въ какомъ-то водоворот?…
Мн? стало жутко… Тоска, какъ клещами, сдавила сердце.
— Б?жать отсюда!… Но куда? Куда въ такомъ костюм??.. Кому я нуженъ?..
Я съ отчаяніемъ и съ какой-то злобой принялся пить купленную старикомъ водку, думая заглушить этимъ боль сердца…
Съ каждымъ стаканомъ въ голов? у меня мутилось все больше и больше… Передъ глазами мелькали какіе-то разноцв?тно-яркіе кружочки, часто-часто, до боли… Въ вискахъ стучало… Сердце готово было выпрыгнуть вонъ… Къ горлу подступали и душили непрошенныя слезы…
Опомнился я и н?сколько пришелъ въ себя только уже на св?жемъ воздух?, когда мы, вм?ст? съ другими людьми, шли по улиц? въ гору, мимо части, къ Ляпинскому ночлежному дому…
IV
У подъ?зда этого дома, подъ нав?сомъ и дальше по тротуару, по порядку, «въ затылокъ» стояла толпа челов?къ въ 500, ожидая когда отворятся двери…
Мы остановились въ хвост? этой ленты и стали ждать…
Пронзительно-жгучій морозный в?теръ дулъ прямо въ лицо и пронизывалъ до костей… Люди жались другъ къ другу, корчились, топотали ногами, ругались, проклиная т?хъ, кто такъ долго не отворяетъ дверей…
Такъ пришлось стоять около часу… Весь хм?ль слет?лъ съ меня… Я положительно замерзалъ… Все т?ло тряслось, какъ въ лихорадк?… Зубы выколачивали дробь… Малый въ жилетк?, стоявшій впереди меня, скорчился въ дугу и, какъ мн? казалось, тихонько плакалъ… Стоявшій позади старикъ кряхт?лъ и ругалъ какого-то племянника скверными словами…
Наконецъ двери отперли… Толпа зашум?ла и, толкаясь, хлынула туда, какъ лавина… Вм?ст? съ другими я очутился въ огромной полутемной «камер?»… Двойныя нары занимали ее всю, оставляя узкіе проходы около ст?нъ и посредин?… Черный, сводчатый потолокъ мрачно вис?лъ надъ головами, придавая необычайно угрюмый и дикій видъ всей обстановк?…
Необыкновенно гулкій, какой-то странный, хаотическій шумъ и гамъ несся со вс?хъ сторонъ… Мн? слышались въ этомъ шум? звуки музыки, лай собакъ, звонъ, см?хъ, плачъ, отрывистые возгласы и ругательства, отдаленные крики, шарканье множества ногъ по чугунному полу…
Дверь, безпрестанно визжа и хлопая, отворялась, впуская все новыхъ и новыхъ ночлежниковъ… Люди испитые, полуод?тые, молодые, старые и совс?мъ д?ти, ругаясь, толкаясь, крича, сп?шили занять м?ста на нарахъ. Что-то страшное, зв?риное было въ этой общей свалк? за обладаніе м?стомъ… Вскор? вс? м?ста на нарахъ были заняты, а люди все шли и шли… Стали ложиться на полу, въ проходахъ, пол?зли подъ нары… Крикъ и гамъ усиливался съ каждой минутой и, наконецъ, слился во что-то хаотически- страшное…
Двери заперли, наконецъ, и не стали больше пускать… Да и некуда было пускать, такъ какъ везд?, гд? можно было приткнуться и лечь, все было занято…
Воздухъ сталъ удушливо-тяжелъ… Лампа едва гор?ла, окруженная туманомъ… Всюду: на нарахъ, на полу, подъ нарами, вспыхивали огоньки папиросъ… Курили махорку, и дымъ этотъ, разъ?давшій глаза, сплошной, удушливой волной плавалъ по «камер?»…
Пораженный вс?мъ этимъ, я сид?лъ и думалъ, что вижу все это не на яву, а во сн?… До того странна, дика, безобразно ужасна казалась мн? вся эта, невиданная мною до сихъ поръ, картина челов?ческаго униженія.
Нары были разд?лены, какъ лошадиныя стойла, жел?зными переборками, такъ что, когда я легъ, то голова и половина туловища скрылись въ этомъ стойл?, другая же часть т?ла оказалась наружи…
Я легъ навзничь, положивъ голову на покатую жел?зную подушку, похожую на монастырское
