вдребезги!… В?дь все, что на мн? над?то — см?нка… Чортъ знаетъ что… право… Пожалуй, я вамъ разскажу, если хотите, какъ это все со мной случилось… Д?лать-то нечего, все равно, и идти некуда… Знаете, я в?дь въ этой чайной пятую нед?лю, каждую ночь ночую — такъ вотъ, какъ изволите вид?ть, сидя… У меня, понимаете, отекъ ногъ сд?лался… Чортъ знаетъ, что такое… право… А в?дь я — дворянинъ и н?жнаго, такъ сказать, воспитанія
Онъ какъ-то жалобно засм?ялся, сказавъ это, и продолжалъ:
— Служилъ, понимаете, въ почтамт?… Получилъ награду къ празднику, навернулся товарищъ… пошла писать губернія!… Пропился, какъ сапожникъ… Очутился на Грачевк?… Денегъ н?тъ… ничего н?тъ… Пришелъ на службу, а меня на выносъ!… Пять дней не являлся… Ахъ, чортъ возьми, скверно!..
Онъ какъ-то сразу оборвалъ р?чь и глубоко задумался.
— Да это все пустяки, — началъ онъ опять, посл? продолжительнаго молчанія. — Д?ло не въ этомъ, а д?ло въ томъ, что меня жена бросила… Понимаете, взяла да и бросила… Сб?жала отъ меня, да не одна, а еще захватила собственнаго моего сынишку… а?
— Какъ же такъ? — спросилъ я.
— Да такъ, очень просто… «Ты, — говоритъ, — пьяница и кормить меня не можешь… Не хочу съ тобой б?дствовать, дай мн? видъ. Жить съ тобой, все равно, не стану… ненавижу тебя, какъ пса…» Такъ, понимаете, и сказала: «какъ пса». Что тутъ д?лать, а? Пришлось дать видъ. Такъ и разошлись. Она теперь въ Твери… у кого-то въ экономкахъ, и сынишка съ ней…
Онъ ударилъ рукой по столу такъ, что зазвен?ла посуда, и продолжалъ:
— Водку пью, какъ воду… Запить хочу… Н?тъ, понимаете, никакого удовольствія! Стоитъ передо мною мальчишка мой и зоветъ, и манитъ: «папа, папа!» Тяжело!… ей-Богу, тяжело, молодой челов?къ!… Жизнь подлая… или я подлъ… чортъ знаетъ, что такое… право… Хочу пулю въ лобъ… честное слово! Больше д?лать нечего… Д?ться некуда!… одинъ… никому не нуженъ… спился… Что вы мн? на это скажете, а?
— Да что жъ сказать… м?сто надо найти… перестать пьянствовать…
— М?сто! — засм?ялся онъ. — Гд? оно? Какое же м?сто, когда у меня, понимаете, подъ этимъ пальтомъ одно только голое т?ло… рубашки н?тъ… Вотъ-съ, извольте взглянуть, коли не в?рите!
Онъ распахнулъ пальто, и я увид?лъ, что тамъ было, д?йствительно, только «одно голое т?ло».
— Куда, скажите, пожалуйста, кром? какъ въ адъ, меня въ такомъ вид? примутъ, а?..
— Да что же у васъ зд?сь, въ Москв?, н?тъ разв? никого… ни родныхъ, ни знакомыхъ?..
— Какъ не быть — есть… Да только, чортъ ихъ возьми, подлецовъ: не принимаютъ! Разв? это люди!… Когда я жилъ хорошо — принимали… «Такой, сякой»… А в?дь я, честное слово, тогда, какъ челов?къ, гораздо хуже былъ… Да, плохо, плохо и плохо!… Не знаю, право, что д?лать… Посов?туйте!… Вы, наприм?ръ, что думаете предпринять, а?..
— Да что предпринять? Хочу вотъ сейчасъ идти въ работный домъ… Можетъ быть, и останусь тамъ. Случайно вчера узналъ, и вотъ, ухватился, какъ утопающій за соломенку.
— Знаете что, — воскликнулъ онъ, выслушавъ меня, — и я пойду съ вами… ей-Богу… а что?.. Вотъ только работать-то я того… нездоровится мн?… А, можетъ быть, тамъ есть, такъ сказать, и интеллигентный трудъ, а? вы не знаете? Право, пойду!… Какъ вамъ, право, такая славная идея въ голову пришла и какъ васъ Господь на меня нанесъ… Удивительно!… Давайте-ка, курнемъ на радостяхъ, да и поплывемъ… Хо, хо, хо! Работный домъ, такъ работный домъ… Не всели равно, гд? ни издохнуть, а?.. а что?.. «И пусть у гробового входа младая будетъ жизнь играть»… О, хо, хо!… Чортъ ихъ возьми, подлецовъ!
Я далъ ему табаку и бумаги. Онъ сталъ неум?ло верт?ть «собачью ножку» и, засм?явшись, сказалъ:
— Махорочка!… Махорочку сталъ курить дворянинъ-то потомственный, а? Ха, ха, ха! Прежде у Макея было два лакея, а теперь Макей самъ лакей… О, судьба, судьба!… Но такъ и надо… Такъ. намъ, подлецамъ, и надо… Да сбудется реченное Іереміей пророкомъ, глаголющимъ… и такъ, понимаете дал?е, и такъ дал?е… Кабы моя покойница маманъ увидала меня въ такомъ положеніи… Картина бы это была! Помню я, знаете, у моего отца кучеръ былъ. Здоровенный такой мужчина, какъ быкъ. Губы им?лъ красныя, феноменально толстыя и слюнявыя. И постоянно онъ, понимаете, махорку сосалъ, вотъ изъ этакой же «собачьей ножки». Разъ пришелъ я, помню, къ нему, мальчишка, въ каретный сарай, а онъ куритъ. — Какой ты, Гурій, табакъ гадкій куришь! — говорю ему. «Н?тъ, — говоритъ, — барчукъ, табакъ важный… На-ко, попробуй». Вынимаетъ, понимаете, изъ своихъ слюнявыхъ губъ «цыгарку» и подаетъ мн?. Я взялъ… Сов?стно какъ-то отказаться было. Дымлю!… Вдругъ, понимаете, шасть въ сарай маманъ… Увидала… «Боже мой! что это такое? Какъ ты см?лъ, гадкій мужикъ, изъ своихъ отвратительныхъ губъ давать ему курить… Ахъ, ахъ, понимаете, заразится, заразится!» Ну, понятное д?ло, Гурія этого къ чорту намахали, а меня наказали… А теперь? теперь я у золоторотцевъ выпрашиваю окурки, а то подбираю ихъ гд? придется, на бульварахъ… Отлично в?дь, а?
Его лицо какъ-то подергивалось, а углы губъ опустились и нервно вздрагивали. Онъ очевидно сдерживалъ душившія его слезы и вдругъ какъ-то неестественно странно не то засм?ялся, не то заплакалъ и, вскочивъ съ м?ста, крикнулъ запахивая пальто:
— Идемте въ работный домъ!..
Я подошелъ къ буфету, отдалъ деньги и пошелъ всл?дъ за нимъ на улицу.
VII
Подойдя къ Юсуповскому работному дому, мы увидали, что у дверей подъ?зда стоитъ толпа людей… Было еще рано… Только что стало разсв?тать, и дверей еще не отворяли… Мы подошли и см?шались съ толпой…
Люди жались и корчились отъ холода, точно такъ-же, какъ у дверей ночлежнаго дома. Да и люди-то были т?-же, что и тамъ… Все та же самая «золотая рота», рваная, грязная, голодная и холодная…
Вс? ждали нетерп?ливо открытія дверей, а ихъ почему-то не отворяли… Толпа, между т?мъ, все возрастала… То и д?ло подходили и подб?гали новыя лица… Наконецъ, насъ собралось челов?къ съ дв?сти… Глухой ропотъ и шумъ стоялъ въ толп?…
— Скоро-ли они тамъ, черти! — слышались ругательства, — замерзнешь зд?сь!… Имъ хорошо тамъ, въ тепл?-то…
Стало совс?мъ св?тло, а насъ все не пускали… Морозъ, между т?мъ, какъ будто усилился… Перезябшіе люди б?гали по тротуару и жались другъ къ другу, какъ перепуганныя овцы…
Прохожіе, тепло и нарядно од?тые, останавливались по ту сторону переулка и гляд?ли на насъ съ любопытствомъ Да, впрочемъ, зр?лище и было занятное: н?которые изъ насъ выкидывали полуобутыми ногами такія па, что впору заправскому танцмейстеру…
Какая-то толстая барыня, про?зжавшая переулкомъ, остановила противъ насъ своего кучера и громко спросила:
— Что это такое?.. Что за люди?..
— Буры! — Крикнулъ ей кто-то изъ толпы — Черти! — добавилъ другой. — У-у-у, какая! — крикнулъ третій, и вдругъ вся толпа закричала:- У-у-у, какая! го, го, го!… Ха, ха, ха! У-у-у, какая!..
Перепугавная барыня ткнула кучера въ спину, и тотъ, тряхнувъ возжами, пустилъ съ м?ста полной рысью.
— Держи!… Ого, го!… Ха, ха, ха!.. — заорала и загоготала ей всл?дъ толпа…
Вскор? посл? этого маленькаго «развлеченія» долго неотворявшіяся двери, наконецъ, отворились, толпа хлынула было въ нихъ, но швейцаръ не пустилъ.
— Тише, дьяволы! — прив?тствовалъ онъ насъ. — Входи по череду… Куда васъ чортъ несетъ, обормоты!… У-у-у, окаянные, погибели на васъ н?тъ!… Передохли-бы тамъ, на Хив?-то… Проходи, что-ли!… Работники!..
Начали входить по череду…
Въ передней, нал?во у окна, сид?лъ за столомъ писарь. Передъ нимъ лежала груда «д?лъ» въ б?лыхъ оберткахъ… Онъ разбиралъ и готовилъ ихъ по номерамъ…
