толстой короткой шее, приговаривая:
— Вот тебе надуйся! Вот тебе надуйся! Вот тебе надуйся! Не озорничай, разбойник!
Смешливый Тереха-Воха громко захохотал. Дядя Юфим перекрестился и с серьезным лицом полез вон из-за стола. Мы за ним.
— Куда же вы? Сидите! — сказала хозяйка. — Я другой наложу.
— Спасибо, — сказал Юфим, — сыты… много довольны.
— Вы уже не взыщите, сделайте милость, — просила хозяйка, — пьяный человек… дурашливый… Коли хотите, я самовар согрею, а? Будете пить-то?..
— Да оно не мешает, — ответил Юфим, — чай пить — не дрова рубить…
— Где ключи от лавки? — закричал вдруг пьяный «хозяин».
— Я вот дам тебе ключи! — ответила хозяйка. — Иди, бесстыдник, отседа!
— Где ключи? — опять крикнул он.
— А на что они тебе, дураку, понадобились?
— Баранок им, — он сделал движение рукой в нашу сторону, — пущай жрут! Сдобных фунт! Максим, надуйся!
— Иди, дрыхни, дурак пьяный… Ду-у-урак!..
— Я не дурак, а сроду так! — заржал хозяин. — Ма-а-ксим, надуйся! — опять закричал он и вдруг спросил: — А в карты играть умеете по носам?.. Ты, старый чорт, умеешь? — обратился он к дяде Юфиму.
— Чорт-то в болоте, — ответил, обидевшись, дядя Юфим. — А ты бы, купец, в сам-деле спать шел… Святое бы дело.
— А ты ружейные приемы знаешь, а?
— Каки-таки ружейные приемы?..
— А-а-а, деревня! Каки!..
Он схватил стоявший около печки ухват, встал посреди избы в позу, вытянулся и закричал во всю глотку, страшно тараща глаза:
— Ннн-а-а кра-а-а-ул!!!
Тереха-Воха снова не утерпел и громко захохотал.
— Ша-а-а-г вперед! Ша-а-а-г назад! — между тем орал хозяин и вдруг, схватив ухват наперевес, бросился на Тереху-Воху.
— Ко-о-о-ли! — заорал он. — Максим, надуйся!
— Батюшки! — воскликнул перепуганный Тереха. — Убьет… Жуть!..
— Ко-о-о-ли! — еще шибче закричал хозяин и, обернувшись, наставил ухват в дядю Юфима.
— Окстись, лешай! — крикнул дядя Юфим. — Белены объелся, знать!
— Ко-о-о-ли! — снова закричал «хозяин» и вдруг ткнул со всего размаху концом ухвата стоявшую на столе чашку с кашей. Чашка полетела со стола и разбилась вдребезги.
— Вяжите его, разбойника, — завопила хозяйка, — отцы родные! Вяжите, бейте… не бойтесь, бейте в мою голову… Перебьет он теперь, разбойник, все… вяжите его!
— Максим, надуйся! — орал между тем хозяин и начал без разбору, во что попало, тыкать ухватом, крича: — Ко-о-о-ли… Бей! Режь!..
— Вяжите его! — вопила хозяйка.
— Максим, надуйся! — ревел одуревший хозяин, вышибая из шкафа последнюю дверку.
Видя, что дело приняло такой оборот и что комедия превращается, так сказать, в трагедию, мы, внемля просьбам хозяйки, по знаку Малинкина бросились на пьяного, свалили с большим трудом на пол, связали и положили в сторонке.
— Максим, надуйся! — хрипел он, делая тщетные усилия развязаться.
От этих усилий лицо его сделалось красно-багровым и, казалось, готово было лопнуть… Глаза дикие, оловянные, без бровей, что делало их еще более страшными, лезли из орбит… По углам рта виднелась пена.
— Господи, помилуй нас грешных! — произнес дядя Юфим, глядя на исступленного человека и качая седой головой. — Что водочка-то делает, а?… И хороший, може, человек, а вот вишь…
— Жуть! — прошептал, весь дрожа, Тереха.
Хозяйка села к столу, положила на него руки калачиком, ткнулась головой и горько заплакала.
XLII
Хозяин долго еще «бушевал», не давая нам покоя. Наконец, он стих, и мы все уснули.
Утром хозяйка разбудила нас, как только начало рассветать. Она, пока мы спали, успела развести самовар: большой и грязный, он стоял на столе, клокоча и выпуская под потолок клубы пара.
— Вставайте чай пить… Самовар поспел.
Мы встали, умылись над лоханкой и сели за стол. Хозяйка сходила в лавку и принесла два фунта сухих, твердых, как железо, дешевых баранок.
Пока мы, не торопясь, пили чай, проснулся хозяин. Он открыл глаза и долго лежал, молча глядя на нас.
— Распутайте! — тихо и хрипло произнес он, наконец.
— Лежи, лежи, разбойник! — сказала хозяйка. — Лежи, подыхай!..
— Да ну уж! — произнес он. — Буде… распутайте…
Мы вопросительно взглянули на хозяйку. Она промолчала.
— Тереха, распутай, встань! — сказал дядя Юфим.
— Боюсь я, дяденька, а ну как он по-вчерашнему.
— Ну, дурак… Рязань косопузая! Ему дело, а он: собака бела.
Тереха вышел из-за стола, развязал хозяина и снова сел на свое место. Хозяин потянулся, расправляя онемевшие члены, сел на лавку, обхватил голову руками и произнес протяжно:
— Фу-у-ты!..
— Чердак трещит? — спросил Малинкин.
Хозяин повернулся, молча посмотрел на него и опять схватился за голову.
— А жена где? — спросил он, помолчав и не поднимая головы.
— Где!.. Известно где, — ответила хозяйка, — одно место… Разбойник, пьяница!.. Доколь ты нас мучить станешь?
— Фу-у-у! — снова тяжело вздохнул хозяин и вдруг, подняв голову и глядя на нас исподлобья, спросил:
— Хорош мальчик, а?
— На что уж лучше, — с усмешкой ответил дядя Юфим. — А помнишь что?
— Нет.
— Вре?
— Не помню.
— Н-да, — произнес дядя Юфим, покачивая головой, — этак ты можешь делов во каких натворить… Ты бы, купец, оставлял замычку-то эту… Не в обиду будь тебе сказано: у тебя ведь дети… Мы и сами пьем, все грешны, что говорить… Ну, а все-таки… того… полегче надо… Нехорошо… Будь один, — наплевать, а то — дети…
— Фу-у-у! — опять протянул хозяин и вздрогнул всем телом.
— Ангельские-то душеньки за что терпят?.. Какой пример от родителя? — вмешалась и хозяйка.
— Что уж, — поддержал ее дядя Юфим, — вырастут, уваженья не жди… А то и по затылку попадать будет… Бывает родительскому сердцу прискорбно, а ничего в те поры не попишешь. Сам виноват… за дело, стоит…
— Ты не сердись на меня, — ласково продолжал Юфим, видя, что хозяин молчит, — я постарше тебя… Не в обиду тебе говорю, не в укор, жалеючи говорю… Спокаешься, да уж поздно: близок локоть-то, а не
