— Кури, ребята, отдыхай! — сказал старший мужик, Прохор… — Ну его к лешему… Задаром норовит… Успеем… Выпьем, вот, то ли разговор другой…
— Принесет, небось, бутылку, — сказал другой, — наперстком обносить будет… Дьявол, выжига!.. Коли б не должен, ни в жисть не пошел бы.
— А вы, ребята, что ж у него нанялись, что ли? — спросил Прохор, обращаясь к нам.
— Нанялись, — ответил дядя Юфим.
— Как цена-то?
— Полтина.
Мужик усмехнулся и сказал:
— Глядите в оба… Выжига! Норовит на грош пятаков сцопать.
— Ну?..
— Летось меня так нажог… Заложил я у него шерсть за три с четвертью, пришел выкупать… Насчитал на меня проценту… четыре с гаком содрал… во как! А допреж-то делал до винополии этой самой… Бывалочка (кабак он держал), принесешь курицу, — стоит, скажем, гривенник, «на, говорит, возьми три монеты»… Всем брал, разбойник… Он деньги-то, ишь, в Москве нажил: обобрал кого-то… бают, придушил…
— А то что ж, и верно! — сказал тощий мужик. — От святой жизни, думаешь, разбогатеешь? Как же? Пустишь душу в ад, будешь богат… Он, вон, жену свою родную… Стойте, ребята! — перебил он сам себя. — Идет?..
— Идет и есть… Коси, ребята!..
Мужики вскочили и дружно принялись за работу, делая вид, что не замечают идущего полем под гору трактирщика.
Он подошел, неся в правой руке узелок, а под левой — четвертную, положил все это на землю, утер лицо платком и, немного подождав, вероятно, думая про себя: «ишь, мошенники, навалились… диви, я не знаю!» — крикнул:
— Ребятушки, подходи!
Но «ребятушки» как будто не слыхали его крика: никто не оглянулся.
Трактирщик подождал и опять крикнул:
— Прохор, подходите! Говорю: бросайте!
— Погоди, — ответил Прохор, — прокос пройдем!.. Успеем… время терпит… Стараемся для твоего здоровья!..
Пройдя прокос, он обтер косу, закинул ее за плечо и, не торопясь, пошел к трактирщику.
Остальные мужики сделали то же.
Все мы окружили его, и каждый из нас старался не глядеть на четвертную. Все мы занялись совсем ненужным теперь делом: кто разглядывал косу с таким видом, как будто ее, надоевшую до смерти, видит в первый раз, кто полоскал брусочницу, кто вертел курить…
— Ну, братцы, с начатием… Приступайте!.. Прохор… Аксен… как вас там… подходите!..
Прохор наполнил водкой чашку и, прежде чем выпить, сказал:
— Дай бог тебе управиться за погоду… Да и трава же — не прорежешь! Индо всю поясницу разломило… истинный господь!
Он выпил, утерся рукавом, передал чашку трактирщику, потянулся за куском селедки, осторожно взял его двумя пальцами и спросил:
— Почем селедки-то продаешь?
— Подходи! Подходи! — крикнул трактирщик.
«Обнеся» всех, он вдруг, сделав серьезное лицо, энергично заткнул пробкой четвертную, молча показывая этим, что, дескать, довольно.
— Ну, братцы, — сказал он, — выпили, закусили, начинать пора, а то жарко будет…
— Действительно, пора, — отозвались мужики, не трогаясь, однако, с места, — да и трава — погибель! Зародил же царь небесный!.. Как махнул — так копна! Много ты сена уберешь.
Трактирщик только вздохнул на это, обвел нас всех глазами, взял посудину и сказал:
— Вот что, братцы, поднесу я вам еще по махонькой, а уж вы, того… поналяжьте… Ужо, по окончании, угощенье само собой будет… До пьяна напою!
— Да мы, нешь, из корысти, — загалдели мужики. — Нешь вина не видывали, что ли… Да мы его и пить-то путем не умеем!
Трактирщик, молча, хмурясь, с недовольным лицом и, вероятно, думая про себя: «Знаю я вас… за водку отца родного продадите», стал обносить по другой, но только не по полной.
Эта другая быстро «забрала» мужиков. Они стали поговаривать по-другому. Лица покраснели, глаза стали свинцовые…
— Ну, братцы, давай!.. Начинай! — орали они, не трогаясь с места. — Прохор, заходи!.. Смахнем ноне тебе… Убирай, не зевай! Захар, неча лясь-то точить… дело делать надыть… Заходи… Господи, благослови!..
— Начинайте, братцы! — сердито крикнул трактирщик. — Ужо наговоритесь… будет время.
— Мы со всем усердием… как себе, так и тебе! — орали мужики и, наконец, кое-как успокоившись, стали косить.
Трактирщик пробыл около нас с час времени, в продолжение которого мы усердно работали; но только он ушел домой, мужики бросили косить и сели.
Солнце стояло уже высоко и делалось жарко. В селе отзвонили к обедне.
— Бросать надо, — сказал тощий мужик, — коего чорта, в самом деле… Посидим вот, курнем, да и айда!..
— Погоди, вот ударят к достойной, тогда и пойдем, — сказал другой.
— Еще по прокосику сделать бы не грех, — вступился в разговор дядя Юфим.
— А ты, старый шут, не суйся вперед отца в петлю! — осадил его тощий мужик.
— Стар селезень, да уха сладка, — ответил ему дядя Юфим. — Ваше дело одно, наше другое!..
— Ну, и дери вас чорт, ломайте…
Ударили к «достойной», и мы, бросив косить, вместе с мужиками отправились в село. Солнце стояло высоко, и было жарко… Роса давным-давно сошла, и в траве громко кричали кузнечики-сверчки.
Перед окнами трактира стоял приготовленный для нас стол. На столе лежал уже нарезанный кусками черный хлеб и стояло деревянное ведерко с квасом.
Повесив косы на сучья рябины, мы сели на землю в тень и стали курить.
Вскоре вышла из трактира работница и поставила на стол закуску: «холодное», соленые огурцы, селедки, кислую серую капусту. За ней показался хозяин с четвертной подмышкой и с чайным стаканом в руке.
— Садитесь, православные… милости просим! — сказал он и, обернувшись к работнице, добавил: — Марья, убери-ка косы-то ихние… спрячь покеда от греха.
— Боишься? — с улыбкой произнес тощий мужик.
— Мы учены, — ответил трактирщик, — летось перерезались… Садитесь, — опять произнес он, — милости просим!
Мы уселись за стол. Трактирщик стал «обносить» большим чайным стаканом. Делал он так для того, чтобы сразу ошеломить «православных» и благодаря этому выпоить меньше водки и израсходовать закуски… И расчет его оказался замечательно верным. После первого же выпитого стакана мужики «обалдели» и совсем почти не закусывали… Трактирщик, не теряя времени, сейчас же начал «обносить» по другому разу из другой четверти, принесенной работницей… Мужики выпили с жадностью, и, когда, немного погодя, совершенно опьянели, началась обычная безобразная гульба, окончившаяся в конце концов дракой.
LX
